Великий плохой писатель. Достоевского ругали все: от Льва Толстого до Набок

Литературоведы — странный народ. Казалось бы: сухари, закопаются в своих книжках… Но бывает иначе — когда концентрация на литературе дает удивительный внутренний свет и юмор, и мудрость.

А случай Людмилы Сараскиной — совсем особый: из многотомной братской могилы литературоведческих изысканий вырвалась ее книга “Солженицын”, получив однажды самую престижную премию страны “Большая книга”.

Да и жизнь ее отнюдь не заключена в четырех стенах институтов и библиотек. За кадром Людмила Ивановна рассказывает мне о себе, о супруге, о сыне и внучках. (“Надо всегда разделять их интересы! Поэтому я и “Гарри Поттера” изучила для внучек, и Фредди Меркьюри для сына…”) А в кадре — конечно, ее “Достоевский”, новая книга в серии “ЖЗЛ”. Как сложится судьба этой книги?

— Людмила Ивановна, это вторая написанная вами масштабная биография. Хорошо ли она продается? Как считаете, каковы шансы на какую-нибудь крупную премию?

— Не могу даже и думать об этом. Боюсь увидеть человека, который покупает мою книгу, поэтому не захожу в книжные магазины. Я бы хотела, чтобы история с «Достоевским» оставалась приватной. Но Достоевский — это мое всегдашнее. Это счастье — написать наконец то, о чем ты думал много лет. Профессия историка литературы такова, что ты кладешь свою единственную жизнь к ногам другого человека. Моя жизнь мне не менее интересна, но... она отдана Федору Михайловичу.

Как не свихнуться от Достоевского?

— Но ведь Достоевский — это такой нерв. Какой человек с мало-мальски чувствующей душой может хотя бы читать его без трясущихся рук? А уж методично изучать его, вникнуть в его жизнь и творчество... Вы же живой человек, как вы с ума не сошли?

— Бывало и больно, и тяжело! Ни о каком холодном расчете не могло быть и речи. Понимаете, я не курю, не выношу никакого алкоголя, не пью даже кофе, вегетарианствую ; у меня нет обычных способов взбадривания и расслабления. Но я старалась не работать позже двух часов ночи. Иначе не уснуть. Надо заставить себя выключить компьютер, привести нервы в порядок. Это не дается просто. Мне порой казалось, что я заболеваю. Но счастье, что есть ночной кинематограф! Он меня спасал. Однако нельзя заранее выбирать фильм! Нужна неожиданность: включаешь телевизор — и ты захвачена.

— То есть у вас уже есть рецепты — как писать о Достоевском и не свихнуться?

— Да! Такую книгу можно писать только залпом, надо погрузиться на самое дно этой судьбы, поймать нерв, испытать драйв. Потом, у меня есть семейные радости и есть подружка — миниатюрная серая кошечка. Живет за крышкой моего ноутбука, как за печкой. Мордочку высунет, вытянет лапки, выразительно посмотрит на меня... и возвращает к реальности.

Толстой vs Достоевский?

— Есть мнение: Достоевский сегодня неактуален. Не его время: никому сегодня этот надрыв не нужен. То ли дело Толстой! Мысль семейная, мысль военная...

— Не соглашусь. Они были современниками (Достоевский старше Толстого на 7 лет и умер раньше него на 30 лет) и были совместимы в русской жизни XIX века. Точно так же они совместимы и востребованы сегодня. Каждый из них по-своему отражает различные экстремальности русской жизни. Но зря вы думаете, что Толстой сейчас ко двору. Напротив! Государство боится Толстого. Так писать против института государства! В трактате «Путь жизни» Толстой писал, например, что христианин не должен принимать участия в делах государства, что церковная вера — рабство. Такие выступления против церкви, как у Толстого, были разве что у Вольтера. И хотя формального отлучения Толстого не было, оно нависало над ним мрачной тенью. Посмотрите дневники Иоанна Кронштадтского, который у нас признан святым: он молился, чтобы смерть прибрала Толстого. Называл великого писателя сатаной, геенной огненной... Я все думаю: христианство ли это — молиться о смерти другого?

В минувшем год 100-лети кончины Толстого отмечали везде — в Перу, в Венесуэле, в Бразилии... Кроме России. У нас — серьезно, на государственном уровне — не было ничего: Толстого фактически отлучили от государства. Нынешним летом я была в Ясной Поляне на конференции. По телевизору показывают фильм, автор которого, Эдуард Сагалаев, приезжает в Оптину Пустынь, у молодого монаха спрашивает о Толстом. И монах говорит: да вовеки будет гореть в аду этот сатанист. Так легко сказал! Молодожены из Тулы в день бракосочетания часто приезжают поклониться могиле Толстого как святыне. Могила без креста! Могила человека, который всю жизнь самостоятельно искал дорогу к Богу, неистовствовал, упрямился, мучился... Разве это не достойно уважения?

— А Достоевский? Сегодня его ценят больше как психолога.

— Те, кто считает, что он только психолог, мне кажется, глубоко неправы. Некоторым из наших идеологов и политиков Достоевский сильно вредит. Анатолию Чубайсу, «перечитавшему» несколько лет назад Достоевского, тут же захотелось разорвать его на мелкие кусочки. Согласитесь, из-за одной психологии не нужно рвать кого-то на мелкие кусочки. Причем виртуально: ты ведь уже не дотянешься ни до его могилы, ни до его мировой славы. А хочется! Почему? Достоевский разоблачил весь этот наглый хапок наших олигархов. Вот роман «Подросток», где Аркадий Долгоруков хочет быть богатым, как Ротшильд. Мечта 20-летнего мальчишки, который не видел в детстве лишнего куска хлеба. Современники Достоевского поражались: где он видел такую молодежь, что за безумный бред — хотеть быть таким же богатым, как Ротшильд, и править миром. Сегодня это общее место.

— Да что там Ротшильд, разве это деньги...

— Да, сегодня «как Ротшильд» — это даже как-то мало! Майер Ротшильд с конца XVIII века копил свое богатство, его сыновья основали европейское банковское дело; их банки и их династия процветают и сегодня. У нас же подобное богатство появляется за два года, за пять лет... Как это возможно, спрашивают сегодняшние подростки, дайте рецепт, обеспечьте технологию! А Достоевский первым «все понял и на всем поставил крест» (это из Ахматовой). Посмотрите в «Преступлении и наказании» не только на Раскольникова, но и на Лужина! Первый «новый русский» в нашей литературе.

— Еще Чичиков.

— Да, но с авантюрным уклоном. Мы не привыкли видеть в бизнесменах честных людей: ну жулье, и жулье без тормозов и совести. Сегодня это становится нормой жизни — какого богача ты можешь упрекнуть в том, что он наворовал? Воровать — нормально, спрашивать — неприлично. Достоевский весь этот механизм показал детально. Поэтому наши олигархи хотят его разорвать на кусочки.

Так что и Толстой, и Достоевский, каждый со своей стороны, оказываются зеркалом нашей сегодняшней жизни! Когда берешь бинокль под названием «Достоевский» — батюшки-светы, вот же они, бесы. Вот Верховенский, который говорит: не надо образования, всякого гения потушим во младенчестве, хватит науки. Разве не это мы сегодня слышим? Мы пустим разврат неслыханный... Нужно, чтобы человек превратился в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь! Разве мы не это видим с экранов телевизоров?

Сочувствие к «овце»

— А давайте спустимся с государственного уровня к маленькой частной жизни. Зачем людям, уставшим после работы, читать Достоевского — мрачного, тоскливого, всегда с плохим финалом?

— Несколько лет назад, когда по ТВ шел «Идиот» В.Бортко, в автобусах, в метро люди — впервые в жизни — читали этот роман. И спрашивали друг у друга: а что дальше, чем кончится? Какое сердечное сочувствие к этой «овце», князю Мышкину, испытали люди! Евгений Миронов признавался, что раньше думал, будто героями русской литературы могут быть только сильные люди, демонические мачо, печоринцы. Он не подозревал, что героем, которому пишут и признаются в любви девушки, может быть Мышкин. А ему мешками приносили письма от старшеклассниц, которые наконец увидели, каким чистым, благородным, самоотверженным может быть человек. Это вдруг привлекло. Мы привыкли, что любят только сильных и богатых. Общество забыло, что можно любить человека хрупкого и ранимого. Но немедленно вспомнило! Сериал был показан спустя 130 лет после выхода романа, который впервые за свою историю стал национальным бестселлером. С прилавков смели все издания. Вдруг люди захотели понять, что это за явление такое — добрый, смешной, лишенный самолюбия... Князь Христос — так князя Мышкина называл в черновиках Достоевский. Христос воскрес, ибо Бог. Но как человек, в своей человеческой ипостаси, он был распят. Люди, лишенные эгоизма, не жильцы в этом мире. Такова судьба Мышкина...

— Да. Но сериал прошел — и как не было.

— Хуже. В этом году с Достоевским произошла ужасная история. Я имею в виду фильм В.Хотиненко. Авторы не верили, что биография Достоевского может быть привлекательной, если следовать правде, и насытили ее злостным вымыслом. Боялись, что правда будет блеклой, не даст рейтинга. И сделали писателя чуть ли не педофилом, смакующим разврат. Это культурное преступление, как я считаю. Находятся учителя, которые хвалят фильм, пишут: пускай, зато ученикам будет интересно. Привлечь любыми средствами? Если тебе хочется показать педофила, возьми реального, их каждый день по телевизору показывают, толкуют о лобби педофилов в Госдуме... Нет, берут Достоевского. Преступление Ставрогина храбро адресуют ему. Писатель — опасная профессия: выводя персонажа отрицательного, с дурными поступками, он рискует, что рано или поздно все это припишут ему самому.

— По опросу «МК», 27% читателей «не любят Достоевского, слишком тяжелый писатель».

— Ну что тут скажешь?! Для меня это светлый писатель. В его произведениях свет — это он сам. Если читатели ищут хеппи-энда — да, этого у Достоевского не найдешь. В «Братьях Карамазовых» нет хеппи-энда. А есть урок: как распалась и погибла семья при полном бесчувствии братьев к отцу и друг к другу, так погибнет и страна. Ведь, чтобы было братство, нужны братья! И братское отношение. Как минимум — в семье, как максимум — в человечестве.

— Вы приводите цитату из черновиков к роману: «Бог дал нам родных, чтобы учиться на них любви».

— Да, это из заповедей Зосимы, он этого жаждал! Поэтому он призывает Алешу выйти из монастыря, быть около обоих братьев, рядом с отцом. И если бы он был неотлучно при них, выполнил бы свой долг, не было бы убийства! Но он был слишком занят собой... Эгоизм правит человеком на разных уровнях. Достоевский говорит нам: надо выполнять свой долг, а потом уже богословствовать — так ведь и Бога найдешь... А мундирное православие без дела — это нуль... Достоевский — не писатель хеппи-эндов, а писатель предвидений и предупреждений.

«Образованы, очеловечены и счастливы»?

— Если Достоевский — светлый писатель, то тем более мне странно было: вы ни слова не написали про «Белые ночи». А ведь светлее повести — разве что «Гранатовый браслет» Куприна...

— Видите ли, в самом начале от Достоевского ожидали, что он будет вторым или новым Гоголем. А он не хотел быть вторым, никто из нас не хочет быть вторым. Нет писателя без амбиций, без честолюбия. У Достоевского всегда были колоссальные амбиции, желание сказать свое слово в литературе. Поэтому все молодые годы, до ареста в 1849-м, он искал свой путь. Сентиментальная повесть «Белые ночи» — это поиски себя. Линия «Белых ночей» не стала доминантной. Она потом выросла в «Униженные и оскорбленные». Останься Достоевский на уровне «Белых ночей», он никогда не стал бы Достоевским. «Белые ночи» — поиски типа. Там нет еще осознания того, что жизнь вообще трагична — хотя бы потому, что человек умирает. Но при этом — какой свет! Он говорит: хочу верить, что когда-нибудь все мои соотечественники — смотрите, какие слова — будут «образованы, очеловечены и счастливы». Это ведь его гражданский символ веры. Такая триада. «Образованы» — на первом месте! А ведь это не достигнуто до сих пор! С образованием у нас все хуже и хуже, с очеловеченностью — хуже и хуже, а уж про счастье...

— Сам-то Ф.М. счастлив бывал? Такая сложная личность...

— Конечно! Много раз! И особенно в детстве. Он из тех русских писателей, которых родители ни разу не ударили.

— Кто не знает, думает, что, наоборот, его били.

— Никогда! Это при всей бедности (ведь они жили в казенной квартире, если отец семейства уходит со службы — все, квартиры нет). В Даровом стоит их «барский» дом — да сейчас богатеи даже сараев таких не строят. Крохотный одноэтажный домик. Бедность! А он был очень счастлив в детстве. Любил мать, старшего брата Мишу, младших сестер... Отец, при всей бедности, отдал сыновей в лучшее учебное заведение. Он считал — мы бедны, значит, будем брать образованием.

— Вы рассказываете в книге, какая тотальная коррупция оказалась в этом «лучшем учебном заведении».

— Конечно, и это было жестокое разочарование! Оказалось, там все по блату. Позже Ф.М. пережил счастливейший литературный дебют, когда его первый роман прочли Некрасов и Белинский, когда он стал их любимцем... А потом снова обрыв, обида — он переходил на другую сторону тротуара, завидев своих бывших благодетелей. Но ведь счастье было! Мгновения счастья помогали пережить все, не утопиться в Неве, не повеситься...

Передоз «Настасьи Филипповны» в крови

— Попыток суицида ведь у него не было?

— Нет, хотя он много думал об этом. Ведь посмотрите: из кружка Белинского выгнали, братья Бекетовы уехали, а ему хотелось общения, близких друзей. В кружок Петрашевского он стал ходить, потому что больше было некуда. Были минуты душевной близости с Николаем Спешневым, я думаю. Но все имело свои обратные стороны. Как и стиль романов Достоевского: свадьба оборачивается похоронами, бал — пожаром. Эта двойственность мира его сопровождала всегда. Но были светлые моменты. «Я несчастный сумасшедший», — говорил он, когда отчаянно и самозабвенно влюбился в свою первую жену. Любовь как смертельная болезнь. Так было и с Аполлинарией Сусловой. Со второй женой испытал супружеское и отцовское счастье — и жестокое горе, когда умерли двое из его четырех детей... Можно, можно называть его светлым писателем. Ведь такой роман о любви, как «Бесы», кто бы еще смог написать? Грандиозная история любви — безнадежной, бесконечной, безумной, лишенной всякого намека на счастье. Лиза — как она с ума сходит по Ставрогину. Даша — как она его жертвенно любит, с какой радостью все прощает. Есть только одна такая героиня в русской литературе — Вера в «Герое нашего времени». Знает, что счастье невозможно, но все равно любит. Такое отсутствие женского эгоизма, такая самоотдача! И при этом ее отвергают. Даша не нужна Ставрогину, раздражает его, а она это знает и все равно готова бежать за ним. Поразительно: Достоевский полагал, что бывают такие женщины. Без щучьего эгоизма, без агрессии собственницы. Такой женской любви нет в литературе. У Толстого Анна Каренина только учуяла, что запахло изменой, с ума стала сходить, на опиум подсела. А Даша все приняла тихо и смиренно. Ведь по черновикам ясно, что была любовная связь, была неудачная беременность. Но никогда ни упрека, ни намека...

— Прекрасные вещи вы говорите. А я все думаю: в реальности кому это нужно? Ведь не бывает же таких людей.

— Вы правы. Вот Настасья Филипповна. Я считаю, есть некое вещество, некая субстанция под названием «Настасья Филипповна». В небольшом количестве она есть в любой женщине. Все зависит от концентрации.

— Что за вещество? Что в него входит?

— Чувство колоссального самолюбия. Если оно затронуто — истерика. Огромный эгоизм. Готовность мстить за неудавшуюся любовь, измучить всякого, кто приблизился. За что? За то, что приблизился! Не дай бог еще и отдалась — да за это она растерзает, убьет. Он посмел ко мне... В романе «Идиот» эта субстанция прописана в максимальной дозе. Такого нет в жизни. Достоевского интересует предельное состояние того или иного качества в человеке. Он проверяет: до какой черты дойдет женщина, если она оскорблена, уязвлена, ненавидит, хочет мстить...

Я занимаюсь им со студенческих лет. Каждый раз думаю про какую-то тему: ну, это уже все, проехали, неактуально, исчерпалось. А никогда не исчерпывается! Приходит новое десятилетие... Казалось, что-то засохло и исчезло, ан нет: оно расплодилось и торжествует.

Актуален ли Достоевский сегодня? Долго ли еще смотреться в его книги и видеть в них портрет современности? Правмир приглашает читателей к дискуссии и обсуждению. Ждем ваших мнений, писем и размышлений. Открывают дискуссию размышления о Достоевском в нашем времени известного литературоведа Людмилы Сараскиной.

Людмила Сараскина — специалист в области творчества Ф. М. Достоевского и А. И. Солженицына, русской литературы XIX—XXI вв. автор жизнеописаний Ф.М. Достоевского, А.И. Солженицына в серии «Жизнь замечательных людей», жизнеописания С.Фуделя (в соавторстве с протоиереем Николаем Балашовым) в своем видеоблоге — о том, какой неожиданной стороной сегодня открылась актуальность Достоевского.

Пока жива Россия, Достоевский будет актуален. То есть он будет актуален всегда.

Первое, о чем надо вспомнить, в связи с его актуальностью, — это о его казни.

Сто шестьдесят три года назад, в 1849 году, над ним был произведен суд. Его судили, приговорили к расстрелу. Затем — пощадили, оставив 4 года каторги и бессрочную солдатчину. Следующий государь, Александр II, его помиловал и выпустил на волю.

Так вот интересно, за что Достоевский получил расстрел? Сегодня это звучит потрясающе актуально. Он получил расстрел за богохульство. В чем оно заключалось? В публичном чтении среди товарищей кружка Петрашевского письма Белинского к Гоголю, написанного в 1847 году.

Что ж было в этом письме? В нем Белинский говорил, что Православная Церковь очень далеко ушла от Христа, что она поборница крепостного права, угодница самодержавия, кнут власти, что какой-нибудь Вольтер, который силой своей насмешки прекратил фанатизм в Европе, потушил костры европейских инквизиций, «больше сын Христа, плоть от плоти и кость от костей Его, чем все попы, архиереи, митрополиты и патриархи, восточные и западные».

Это письмо, которое Достоевский прочитал с глубоким волнением, было ему вменено в вину и это называлось богохулением. Кроме того, при Николае I была 144 статья Свода военных постановлений о том, что человек, который не донес на богохульника, тот, кто не рассказал о каком-то эпизоде, который увидел, разделяет вину с самим богохульником.

«Отставного инженер-поручика Достоевского, за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева, лишить чинов, всех прав состояния и подвергнуть смертной казни расстрелянием»

Достоевский слышал от своих товарищей-петрашевцев спорные слова о Христе, что Христос был простой человек, что Он был всего лишь автором учения, что Священное Писание недостоверно и так далее, и так далее. Но — не донес ни на кого. И это тоже было виной, по тогдашним правилам.

И вот я спрашиваю себя: что будет теперь с письмом Белинского? Сегодня его изучают на филологических факультетах университетов. И филологи его знают. Его, уже, к сожалению, не знают школьники. Не знают всей этой горячей полемики между Белинским и Гоголем, которая определила пути интеллектуального и идейно-социального развития России на сто лет вперед. Каким путем должна идти Россия? Путем проповеди и молитвы, аскетической покорности судьбе или путем просвещения, гуманности, человеческого достоинства, путем отмены крепостного права?

Тогда эти две концепции непримиримо столкнулись. Так, может быть, вновь письмо Белинского попадет под запрет? Не будет ли оно сегодня выглядеть, как крамола?

Снова под суд?

Не будет ли выглядеть крамолой и поведение самого Достоевского, который не донес на своих товарищей-петрашевцев? Во время суда он всячески их защищал. Хотя глубоко страдал, когда при нем ругали Христа, тот же Белинский, тот же Петрашевский, когда в Страстную Пятницу петрашевцы на стол выставляли кулич и крашенные яйца, то есть демонстрировали свое неуважение к православному празднику. Не будет ли сегодня поставлено Достоевскому в вину, что он не донес на них? Не будет ли Достоевский судим вторично?

Только в прошлом году, в позапрошлом году прошли суды над Львом Николаевичем Толстым — в Ростове-на-Дону, в Таганроге, в Екатеринбурге — «впаяли» 282-ю статью Уголовного Кодекса РФ за экстремизм, за рецидивизм. Как это возможно — судить столетие спустя величайшего писателя России?!

В нашем обществе эти факты не получили ни правовой оценки, ни моральной.

Мне кажется, если такая тенденция у нас возобладает, рука сегодняшнего правосудия дотянется и до Достоевского.

Ему припомнят, например, что в «Братьях Карамазовых», величайшем романе мировой литературы, показаны и разное христианство, и разная церковность.

Есть церковность «ферапонтовская», темная, о которой позже напишет Сергей Иосифович Фудель и назовет Ферапонта «темным двойником Церкви». И есть христианство светлое, идеальное, о котором тосковал Достоевский. Это была его мечта об идеальном христианине — о старце Зосиме.

Что делает Ферапонт? Ругается, неистовствует, требует расправы, призывает гнать всех неверных и нечистых. Старец Зосима — хочет миловать, жалеть, желает мира между силами, которые не в состоянии примириться. Он говорит: «Не ненавидьте атеистов, злоучителей и материалистов».

Что мы слышим сегодня? И в этом тоже актуальность Достоевского. У нас сегодня почему-то востребована агрессия, жажда расправы, жажда репрессий.

Я очень много читаю публицистических текстов на православную тему, и чувствую, как в них растет это зло, растет агрессия. Почему-то в них — жажда столкнуться с несогласными, с теми, кто думает не так, как они, чувствуют, не так, как они.

«Зосимовского» православия, «зосимовской» церковности становится все меньше и меньше. Это очень грустно…

Кровавый клейстер

О Достоевском я пишу уже много лет, каждая моя новая книга о нем, каждый новый поворот развития нашего общества вызывает вопрос: а чем сегодня актуален Достоевский? В связи с романом «Бесы», помню, что мы говорили в девяностых годах о бесах революции, бесах бунта, бесах мятежа. О том, что мы, наконец, от этого избавились, преодолели, наконец, эту бациллу. Мы поняли, что «Бесы» — это история о политическом клейстере, которым хотят помазать революционеров, чтобы они были скреплены одной кровью. Чтобы они составили партийную ячейку, которая затем и вырастет в партию на крови. На крови вырастут все радикальные партии.

Но мне никогда не пришло бы в голову, что придет такое время, когда актуальность Достоевского будет обретаться сферах богохуления.

Появилась довольно смешная информация о том, будто затевается суд над сказкой о Буратино. Я сразу почувствовала, что это какая-то подстава, как потом и оказалось. Но — какова тенденция! Какой-то иронический сайт запустил информацию о том, что в Таганроге идет судебный процесс над сказкой «Приключения Буратино», который не тонет в воде, а стало быть, похож на Христа и является на Него пародией. То есть запускается некая информация, как сейчас говорят — фейк. Но люди на него покупаются. Это значит, что такова тенденция: судить и репрессировать литературу.

И вот я думаю, богохульство… Скажем, ранний Достоевский был бунтарь и пошел против правительства, в вольнолюбивый кружок, в «разговорное общество». Но вспомните роман «Подросток». Это уже 1876 год. Один из главных героев — Андрей Петрович Версилов, впадает в бунт и разбивает старинную икону об угол стола. И что с ним делают? На него доносят? Нет, его жалеют, как сумасшедшего, как несчастного, как жалкого. Его хотят привести в ум и в чувство. То есть предлагается совершенно другое отношение к нарушителю, преступившему правила.

Очень не хотелось бы, чтобы в нашей стране богословие любви, которое олицетворяет у Достоевского старец Зосима, мной обожаемый персонаж, я его многие проповеди знаю наизусть, уступило место богословию ненависти, которое воплощает старец Ферапонт.

Мне очень жаль, если это два направления русского православия никогда не смогут найти общий язык.

Именем Достоевского

Сегодня многие публицисты, и церковные, и не церковные, на каждом шагу клянутся именем Достоевского. Достоевский — словно скрижаль. Вот скажешь: «Достоевский — наше все», и, кажется, что ты себя уже заявил как человек, всецело преданный православной культуре, ее правильному направлению.

Но мы забываем о том, что «Братья Карамазовы» — вершинный роман мировой и русской литературы — не был с восторгом принят тогдашним духовенством. Старца Зосиму нашли каким-то «не таким», оптинские старцы над ним посмеивались, а замечательный русский философ, умнейший человек Константин Леонтьев, позиционировавший себя тогда, как бы сейчас сказали, православным активистом, осудил Достоевского. Он нашел в нем «розовое» православие, неправильное, неверное. Гениальную «Пушкинскую речь» Леонтьев назвал «космополитической выходкой», ересью.

Давайте к этому вернемся, сегодняшние Ферапонты, давайте возбудим судебный процесс?

Если так относиться к территории искусства, к территории литературы, мы лишимся половины, если не больше, наших великих классиков. У нас полностью уйдет М. Горький, уйдет Александр Блок, разумеется, вся атеистическая советская литература, и многое, многое другое.

Уже вытесняют «Сказку о попе и его работнике Балде» Пушкина версией Жуковского о купце-остолопе.

Надо остановиться, надо понять, где территория веры, и где территория культуры.

Не оскорбляйте чувств!

Сейчас много говорят об оскорблении чувств верующих. Мое чувство, человека православного, и в то же время литературоцентричного, глубоко оскорбляет подход с топором к искусству, с секирой и с кулаком. И меня, как православного человека, оскорбляет пьяный поп на «Мерседесе», который отказывается от теста на выявление алкоголя в крови. И потом почему-то видеоматериалы об этом исчезают, их пожирает какой-то вирус. Я знаю название этого вируса, он к православию не имеет никакого отношения.

У нас почему-то сегодня общество разделилось на православных верующих и на, так скажем, остальных. В православии Достоевского сомневаться не приходится. Но он был великий гражданин, в нем жило колоссальное гражданское чувство справедливости. Он посещал судебные процессы, вступался за неправедно осужденных.

Почему наши православные люди, у которых чувства оскорблены посягательством на священные символы (такое посягательство, безусловно, безобразно), не имеют гражданских чувств? Почему они забывают, что они еще и граждане России, которых так же, как и других, как и, допустим, неверующих, как и людей других вероисповеданий, должна возмущать и социальная несправедливость, гражданская несправедливость, неправедные суды.

В Интернете уже появилась рубрика «новости неправосудия». Люди возмущаются: «Ну как же так, насильнику, изнасиловавшему девочку, дают лишь год или месяц заключения…»

Достоевский как-то умел в себе сочетать и православные чувства, и чувства гражданские. И одно другому совсем не мешало, гармонировало, органично сочеталось в писателе.

Почему у нас это как-то разделено? Почему одни люди у нас православные активисты, а другие — гражданские активисты?

Моя мечта, мое сердечное упование — чтобы эти два направления активизма сошлись в едином сердце человека. И чтобы православное чувство, и гражданское чувство в нем одинаково было живо. Чтобы он понимал неправосудные вещи. И понимал, что его долг православного человека — быть и граждански активным. Таким, как был Достоевский.

Видите, вдруг в этом году актуальность Достоевского у нас выплыла, я бы даже сказала, выстрелила, такой стороной, о которой раньше даже и представить было невозможно. Потому что казалось — все ушло в прошлое, сгладилось. И письмо Белинского к Гоголю — великое письмо, как и ответ Гоголя, как и «Выбранные места из переписки с друзьями», на которые реагировал Белинский, — великий спор, спор цивилизационный — уже навсегда в истории литературы, русской мысли.

И то, что молодой, двадцатисемилетний Достоевский, написавший роман «Бедные люди», читал Письмо Белинского с волнением, с горящими глазами. Шпион Антонелли в своих доносах написал в полицию, в Третье отделение, что Достоевский это Письмо читал и глаза-то у него горели.

Думая об этом, я вижу эти горящие глаза, и горжусь Достоевским, что в его сердце сочеталось и православное, и гражданское. Вот этого мне хотелось бы и для себя, и для своих сограждан, и для читателей Достоевского, и вообще для нашего мира.

Национальный код

Достоевский, как я уже много раз говорила, угадал национальный код России, ее культурный пароль. Так что, пока Россия жива, повторяю, он не уйдет в архив. Мы не знаем, что у нас будет в следующем году, через пять лет и каким еще своим острым углом выступит Достоевский. И мы вновь скажем: «Он же об этом все написал!»

Он написал о «ферапонтовском православии», о старце Зосиме — идеальном христианине.

Достоевского очень заботили лицо, образ священства. Он писал об этом не вообще, а очень конкретно. Например, в письмах — о замечательном отце Иоанне Янышеве, который его не раз спасал, помогал ему. Но писал он и о женевском попе, который доносил на всех, кто ему казался неблагонадежным.

Замечательные слова Достоевского, которые, на мой взгляд, нашему сегодняшнему духовенству нужно выучить наизусть: «Нужны примеры. Что за слова Христовы без примера?». Нельзя уповать только на статус священника, на то, что он в рясе, на то, что он служит в Церкви. Он должен быть примером для своего прихожанина. Если он этот пример не показывает, то вера иссякнет.

Люди воспитываются на примерах.

Вот это «нужны примеры» проходит от начала творчества и заканчивается в «Братьях Карамазовых». Достоевский пишет об этом с такой страстью, с такой болью.

Сегодня, когда я вижу примеры не совсем хорошие, или совсем нехорошие, я каждый раз вспоминаю: читайте Достоевского! Не говорите, что любой священник — какой он ни есть — грешный, пьяный, преступный, он все равно священник. Нет, не все равно. Люди смотрят на себе подобных.

Мне моя соседка как-то сказала: «Людмила, смотрите, священник нашего прихода выезжает на „Лексусе“, рассекая лужи и забрызгивая нас. Как нам теперь к нему относиться?» Я, как могла, объяснила — как. Как себя воспитать, наладить, успокоить. Это очень трудно.

Повторяю, нужны примеры. Как нужны примеры учителей, и такие примеры есть. Но чем больше их будет, тем лучше.

Достоевский пишет, если что-то дурное совершает чиновник или полицейский, или священник, или учитель, или кто угодно другой — нельзя их «замазывать», использовать такой козырь, как честь мундира, нельзя закрываться этим мундиром.

Вот о чем нужно сегодня говорить тем публицистам, церковным и не церковным, которые клянутся именем Достоевского на каждом шагу. Не зная или забывая эти его слова. Загляните, пожалуйста, в 14-15 том Полного собрания сочинений Достоевского, в «Братья Карамазовы». Загляните в публицистику «Дневника писателя»… Его забота, его боление за русское духовенство было столь высоким, столь тревожным. Он опасался, что вера упадет, иссякнет. «Устанет народ веровать. Страшно это», — говорит старец Зосима.

И мы уже 150 лет пожинаем многие, многие из этих его предостережений, его предчувствий.

Монологи Верховенского у современных политиков

Романы Достоевского имеют загадочную судьбу. Они — цикличны. Проходит десять лет, и вдруг ты смотришь: опять бесы, опять это бесовщина, и люди ничего не чувствуют, ничего не понимают. Слушая иногда думских политиков, я ужасаюсь: они, сами не зная того, воспроизводят монологи Петруши Верховенского или Шигалева. Но сами — не осознают этого, поскольку только слово «Достоевский» знают. И говорят, произносят бесовские монологи, которые Достоевский высмеял, вытащил на поверхность и, казалось бы, обличил.

Потом проходит время и опять — «Преступление и наказание». Сидит в углу какой-то юноша, безумец, и вынашивает наполеоновскую идею, опять он готов идти мир завоевывать, и залить все кровью, и через все переступить.

Очень смешную картинку я недавно увидела в Интернете. Сидят четыре котенка. Три из них говорят: «Хочу молочка, хочу рыбку, хочу сметанки». Четвертый — маленький, черненький, отвернулся от них и говорит: «Хочу править миром!».

Это «хочу править миром» никуда не делось, наполеоновская идея — живая, она вечная.

Где взять братьев?

Так что, повторяю, нам трудно предугадать, как отзовется слово Достоевского в следующие пять лет. Дай Бог, чтобы оно отозвалось «зосимовским» православием. Ласковым, добрым, милосердным. А — не с кулаками.

У нас же сегодня говорят — православие — это как добро, которое должно быть с кулаками. Появилась агрессия, ферапонтовщина. А, по Достоевскому, только зосимовское православие способно мир на земле устроить.

Достоевский еще в молодости говорил, чтó такое православное братство, христианское братство. Еще в начале шестидесятых годов, только вернувшись из ссылки, после каторги, он писал: «Чтобы было братство, нужны братья». Если мы способны относиться к другому, как к брату, то вот оно — православие. А мы — не способны. В «Сне смешного человека»: «Я видел истину, я знаю, достаточно людям договориться, любить ближнего, как самого себя». Но, сколько проходит веков, и — не договариваются.

Смотрите, последний роман «Братья Карамазовы». Как там братья относятся друг к другу? Это же тотальная, дуэльная ненависть. Соперничество, зависть, ссоры.

Алеша — это самый больной вопрос у Достоевского, во всяком случае, для меня. Смотрите, двадцатилетний мальчик, прелестный, прекрасный, добрый, милый, «ранний человеколюбец», как о нем говорит Достоевский. И в самый опасный момент, роковой для своей семьи, он не выполнил наказа старца Зосимы, который сказал ему, что надо идти из монастыря в семью, быть около обоих братьев сразу. Если бы Алеша выполнил наказ, отец был бы жив, Митя не пошел бы на каторгу, Иван не сошел бы с ума.

Достоевский кричит нам со страниц романа: «Смотрите, что делается! Вы пропускаете важнейшие моменты своей жизни! У вас есть точка боли — идите туда, будьте рядом…»

А старец Зосима мудрый, он воплощает не только богословие любви, но и богословие величайшей мудрости. Он увидел, чтó может произойти, разгадал семейку, которая собралась в монастыре. И нашел правильное решение. Легкое, на самом деле. Для выполнения этого решения нужно было просто забыть о своем эгоизме. Ты — должен. Это чувство долга — оно и православное, оно и гражданское, оно и сыновнее, оно и братское.

Но вот как Иван говорит про это все: «Я не сторож моему брату Дмитрию». Это же каиновы слова, сказанные Каином уже после убийства брата Авеля.

Мы рождены и живем при той данности, что у первых детей человечества брат убил брата. И каинова печать лежит на нас на всех. Значит, задача преодолевать ее в себе реально, а не виртуально, не по книжкам. Быть человеком, который знает свой долг.

Каинова печать лежит и на Иване, который уехал, вместо того, чтобы оставаться при отце, и на Алеше, который по молодости, по мальчишескому восторгу, забыл о долге. И что стало с семьей: отец убит, убийца — четвертый сын. Достоевский показывает, как они все презирают этого четвертого брата, как ненавидят, как третируют. Ни одного ласкового слова не нашли для него. В романе «Братья Карамазовы» нет братьев. Писатель, как колокол набатный, предупреждает нас, что вот так рассыплется все.

Так рассыпается семья, так рассыпается страна, так рассыпается мир. Потому что все полны эгоизма, не хотят исполнять свой долг, не знают, где сейчас их место не вообще, а сию минуту. Иди сию минуту к больной матери, иди сию минуту туда, где ты нужен. У нас же люди готовы всю жизнь говорить вообще о Христе и истине, быть богословами-теоретиками. А что там у каждого творится в его больном углу, мы не знаем. И только потом это вдруг выясняется. Вот «Братья Карамазовы» нам и показали, что там такое происходит — распад, катастрофа.

Подготовила Оксана Головко

На страницах своих романов, кажется, отразил всю психопатологию человеческой жизни. Вряд ли бы у писателя получилось так правдоподобно раскрыть людские пороки, если бы он сам ими не обладал.

Вычеркнутые страницы

Центральный персонаж романа «Бесы» - «демонический красавец» Николай Ставрогин . Его образ становится еще более отталкивающим, если знать, что в рукописном варианте произведения фигурирует признание Ставрогина в изнасиловании девятилетней девочки, которая после этого окончила жизнь самоубийством. Похожие страницы были и в рукописи романа «Братья Карамазовы». В оригинальном варианте Достоевский объясняет мотивы убийства Федора Карамазова сыном Дмитрием тем, что последний не мог безучастно смотреть на то, как отец насилует его младшего брата Ивана.

Как известно, в «Преступлении и наказании» Достоевский прибегал к описанию реальной топографии Санкт-Петербурга. По признанию Федора Михайловича, местом, где герой романа Раскольников прятал вещи, украденные им у убитой старухи-процентщицы, стал двор, куда писатель забрел чтобы справить нужду во время одной из своих прогулок по городу.

В романе «Бесы» есть сцена, в которой Достоевский создает образ революционера, удивительно напоминающий внешность и поведение будущего вождя мирового пролетариата Владимира Ульянова : «Ростом он был мал, лет сорока на вид, лысый и плешивый, с седоватою бородкой, одет прилично. Но всего интереснее было, что он с каждым поворотом подымал вверх свой правый кулак, мотал им в воздухе над головою и вдруг опускал его вниз, как будто разбивая в прах какого-то сопротивника». Любопытно, что сам Ленин не любил творчество Достоевского, к примеру, называя «Преступление и наказание» «морализирующей блевотиной». «Бесов» после начала чтения он отшвырнул в сторону, а от сцены в монастыре из «Братьев Карамазовых» его вовсе стошнило. «Такая литература мне не нужна, - что она мне может дать?.. На эту дрянь у меня нет свободного времени», - сделал выводы вождь революции.

Не поладили

Современники отмечали, что едва молодой Достоевский получил всеобщее признание, он тут же возомнил себя гением. Коллеги в ответ стали шутливо поддевать его возросшее самолюбие, нередко откровенно потешаясь над писателем. Особым мастером таких уколов был Иван Сергеевич Тургенев, который пользуясь нервозностью и вспыльчивостью Достоевского нарочно втягивал его в спор и доводил до высшей степени раздражения. В 1846 году в соавторстве с Николаем Некрасовым Тургенев написал злую и едкую эпиграмму - «Послание Белинского к Достоевскому», которая начинается такой строфой: «Витязь горестной фигуры, Достоевский, милый пыщ, на носу литературы рдеешь ты, как новый прыщ». Это событие положило начало вражде между двумя писателями, которая уже никогда не прекратится.

Достоевский обладал массой пороков, одним из которых была игромания. Эта пагубная страсть овладела им во время путешествия по Европе в 1860-е годы и не отпускала долгие 10 лет. Особенно сильно писатель бы помешан на рулетке. Он всё пытался изобрести идеальную систему, которая позволяла бы всегда оставаться в выигрыше, однако всякий раз придуманный им способ давал сбой. Однако Достоевский был уверен, что система безупречна, просто ему не хватает хладнокровия. Иногда писателю везло, и он выигрывал внушительные суммы, но вместо того, чтобы расплатиться с долгами, он тут же их проигрывал. В казино Висбадена Федор Михайлович настолько проигрался, что хозяин отеля, которому он серьезно задолжал, держал его на хлебе и воде пока тот не рассчитался.

Русский де Сад О чрезмерной сексуальности Федора Михайловича ходили легенды. Говорят, что не в силах совладать с напором гормонов, он нередко прибегал к услугам проституток, одна те были не в восторге от его любвеобильности и болезненных сексуальных пристрастий. Тургенев даже окрестил своего коллегу «русским маркизом де Садом». Вытянуть из омута разврата Достоевского могла только настоящая любовь, которую он и нашел в лице второй жены Анны Сниткиной. Ему было 45, ей - 20. Но вольности Достоевский позволял и в интимных отношениях с молодой супругой, однако та пыталась не замечать странностей сексуального поведения мужа. «Я готова провести остаток своей жизни, стоя пред ним на коленях», - однажды заявила Анна.

Рецепт от ревности

Федор Михайлович был паталогически ревнив. Приступ ревности к жене мог родиться практически на ровном месте, и неважно кто был рядом - глубокий ли это старик или невзрачный юнец. Так, заявившись домой глубокой ночью писатель мог затеять тотальный обыск квартиры, чтобы в конце концов уличить жену в измене. Особенно Достоевский ревновал, когда его супруга позволяла себе ненароком засмотреться на кого-нибудь, или улыбнуться кому-нибудь. Чтобы обезопасить себя от поводов для ревности писатель ввел для своей второй жены ряд правил: облегающих платьев не носить, губы не красить, глаз не подводить, мужчинам не улыбаться и уж тем более не смеяться с ними. Впредь покладистая Анна будет вести себя с представителями мужского пола, особенно с незнакомцами, предельно сдержанно.

Достоевский, пожалуй, был первым писателем в стране, кому удавалось извлекать из своего ремесла немалые дивиденды. Годовой доход в 9-10 тысяч рублей позволял ему вести жизнь вполне обеспеченного и респектабельного человека. Одна беда - писатель не умел распоряжаться заработанными деньгами. Один из его товарищей вспоминал, как еще в годы учебы Достоевский получил из дома тысячу рублей, на которые иной студент мог жить целый год, однако Федор уже на следующий день был вынужден занимать деньги. Быть в долгах и скрываться от кредиторов - для Достоевского нормальное состояние. Только в 1870-е годы вторая супруга Федора Михайловича Анна сумела разобраться с долговой ямой мужа, взяв на себя все его финансовые дела.

В какой семье он родился, где был крещен, что за обстановка окружала будущего писателя, какие книги он читал и кто был его героем?

Достоевский в 26 лет, рисунок К. Трутовского, итальянский карандаш, бумага, (1847), (ГЛМ). Самый ранний портрет Достоевского

1. Достоевский родился и вырос в Москве

Достоевский - москвич в поведении, во вкусах, в языке. Идеология «почвенничества», выработанная им вместе с братом Михаилом в 1860-е годы, корнями своими уходит в московский мир, наполненный вековыми традициями и правилами, цельный, трудовой, динамичный. Достоевский любил Москву, прекрасно знал город и его историю. В московском журнале «Русский вестник» были опубликованы главные романы Достоевского - « » (частично роман написан в Москве), « », «Бесы» и « ».

2. Достоевский - родом из священнической семьи

Дед писателя, прадед и ряд других представителей рода Достоевских были священнослужителями. Учился в семинарии и его отец, Михаил Андреевич Достоевский. И хотя он не закончил курса обучения в семинарии, весь строй его личности был глубоко религиозным.

В соответствии с этим был организован и весь быт семьи Достоевских. Дневной обиход, как во всех православных семьях, сопровождала молитва. Регулярно соблюдались посты. «Всякое воскресенье и большой праздник, - вспоминал младший брат Достоевского Андрей, - мы обязательно ходили в церковь к обедне, а накануне - ко всенощной». Православие было впитано душой Достоевского с раннего детства в доме отца и оставалось неколебимым во все последующие годы его жизни, несмотря на испытания и искушения, с которыми ему пришлось столкнуться.

3. Достоевский с раннего детства видел страдающих людей

Квартира детства Достоевского располагалась во флигеле московской Мариинской больницы для бедных, где служил врачом отец писателя. Больница была основана вдовствующей императрицей Марией Федоровной в 1803 году и стала не только одним из первых бесплатных медицинских учреждений России, но и зримым воплощением идей христианского сострадания, милосердия, бескорыстной помощи ближнему, равно как и воспринятым от европейского Просвещения идей гуманизма и уважения к человеческому достоинству. В больнице бесплатную врачебную помощь могли получить представители всех сословий (кроме крепостных) вне зависимости от их имущественного состояния.

Родители не разрешали детям прямого общения с посетителями больницы, но невозможно было утаить от чуткого и наблюдательного ребенка, каким был Федор Достоевский, мир, который ежедневно, в течении пятнадцати лет, открывался из выходивших в больничный двор окон квартиры, который, без сомнения, возникал в разговорах родителей и домочадцев, соседей. Это был мир людей страждущих, ищущих помощи и поддержки, надеющихся и обреченных. Можно только представить, сколько лиц и судеб повидал в своем детстве Достоевский. Мир московской Мариинской больницы для бедных стал для него настоящим жизненным университетом. «Все забитое судьбою, несчастное, хворое и бедное находило в нем особое участие. Его совсем из ряда выдающаяся доброта известна всем близко знавшим его», - писал о Достоевском его друг А. Е. Врангель. Неподдельный демократизм Достоевского и его душевная отзывчивость к людям - воспитывались здесь. И неслучайно первое слово, которое услышал русский читатель от Достоевского, было слово «бедные» (в названии романа «Бедные люди») - слово из наименования Мариинской больницы.

4. Достоевского с детства приучали помогать ближним

Первые уроки благотворительности Достоевский получил еще в детстве. Так, во время ежедневных летних прогулок вместе с родителями, вспоминает А. М. Достоевский, «проходя мимо часового, стоявшего неизвестно для каких причин при ружье и в полной солдатской форме у ворот Алексан­дровского института, принято было за непременную обя­занность подавать этому часовому грош или копейку».

Деревянный дом (флигель), состоявший при Достоевских из господской
части и людской избы. Рядом обозначен археологический раскоп на месте
предполагаемой «мазанки», первого жилища Достоевских в 1832 году. .

А когда в имении Достоевских случился пожар, жившая в их доме няня Алёна Фроловна, вспоминал Федор Михайлович в 1876 году, видя в какое отчаяние пришли его родители, предложила его матери Марии Федоровне: «Коли надо вам будет денег, так уж возьмите мои, а мне что, мне не надо», (имея ввиду накопившиеся за годы службы и отложенные на старость средства - почти 500 рублей). Помогли тогда и родственники Куманины. В свою очередь Мария Федоровна каждому крестьянину-погорельцу выдала по 50 рублей на восстановление хозяйства. Позже, в 1839 году, те же Куманины проявили заботу об оставшихся сиротами младших детях Достоевских.

5. Достоевский был крещен в больничной церкви

При московской Мариинской больнице для бедных была домовая церковь святых апостолов Петра и Павла, освященная в 1806 году. В 1821 году в ней был крещен писатель. Вместе с родителями он посещал храм каждое воскресенье. Купол церкви хорошо виден с крыльца квартиры Достоевских. Впоследствии, всякий раз выбирая квартиру, Достоевский искал такую, чтобы из ее окон была видна церковь.

Дом-музей Достоевского в Москве расположен в левом флигеле бывшей Мариинской больницы для бедных. Фото Lesio, Википедия

6. Первая самостоятельно прочитанная Достоевским книга - пересказ Библии для детей

По воспоминаниям А. М. Достоевского, грамоте детей в семье Достоевских учили по книге «Сто четыре священные истории, выбранные из Ветхого и Нового завета в пользу юношества Иоанном Гибнером» (перевод с немецкого): «При ней было несколько довольно плохих литографий с изображением , Пребыва­ния Адама и Евы в , и прочих главных священных фактов. Помню, как в недавнее уже время, а именно в 1870-х годах, я, разговаривая с братом Федором Михайловичем про наше детство, упомянул об этой книге; и с каким он восторгом объявил мне, что ему удалось разыскать этот же самый экземпляр книги (то есть наш детский) и что он бережет его как святыню». Библейский и евангельский мир был для Достоевского вечно живым и актуальным, его отсвет лежит на всем его творчестве.

7. Самым близким человеком был для Достоевского его старший брат Михаил

Михаил (1820–1864) и Федор Достоевские были погодками. Но не только возраст сближал их. Оба они были страстными читателями и оба мечтали стать литераторами. В конечном итоге оба они пришли в литературу. Михаил Михайлович писал повести, рассказы, драмы, стихи, переводил с немецкого и французского языка. Его произведения печатались в столичных журналах и одобрительно отмечались критикой, пьеса с успехом шла в театрах Петербурга и Москвы, переводы поэмы Гёте «Райнике-Лис» и трагедий Шиллера неоднократно переиздавались.

Вместе с братом М. М. Достоевский издавал журналы «Время» (1861–1863) и «Эпоха» (1864). Именно в письме к брату Михаилу в 1839 году сформулировал шестнадцатилетний юноша Достоевский свое жизненное и писательское кредо: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком».

8. Достоевский хотел носить траур по Пушкину

Литературным образцом для братьев Достоевских был Александр Сергеевич . «Брат Федя более читал сочинения истори­ческие, серьезные, а также и попадавшиеся романы, - вспоминал А. М. Достоевский. - Брат же Михаил любил поэзию и сам пописывал стихи, бывши в старшем классе пансиона (чем брат Федор не занимался). Но на Пушкине они мирились, и оба, кажется, и тогда чуть не всего знали наизусть, конечно, только то, что попадалось им в руки, так как полного собрания сочинений Пушкина тогда еще не было. Надо припомнить, что Пушкин тогда был еще современник. Об нем, как о современном поэте, мало говорилось еще с кафедры; произведения его еще не заучивались наизусть по требованию преподавателей. Авторитетность Пушкина как поэта была тогда менее авторитетности Жуковского даже между преподавателями словесности; она была менее и во мнении наших родителей, что вызывало неоднократные горячие протесты со стороны обоих братьев».

Братьям Достоевским не пришлось встретиться с Пушкиным - в Петербурге они оказались спустя всего несколько месяцев после гибели поэта. Можно не сомневаться, что если бы обстоятельства сложились иначе, свои первые опыты молодые литераторы принесли бы на оценку Пушкину, как это делали в ту пору многие начинающие сочинители.

Тогда же, в 1837 году, смерть поэта стала для них потрясением. «Братья, - вспоминает А. М. Достоевский, - чуть с ума не сошли, услышав об этой смерти и о всех подробностях ее». Чтобы оценить всю меру их горя, нужно вспомнить тот факт, что известие о смерти Пушкина пришло в дом Достоевских, когда семья переживала один из самых трагических моментов - только-только, в возрасте 37 лет, скончалась после чахотки Мария Федоровна, любимая мать и душа дома. Михаил Андреевич и дети были охвачены горем, и тем не менее «Федор в разговорах со старшим братом несколько раз повторял, что ежели бы у нас не было семейного траура, то он просил бы позволения отца носить траур по Пушкину». А позже, в июне 1837, по дороге в Петербург, вместо того чтобы думать о вступительных экзаменах, братья мечтали о том, чтобы «тотчас же сходить на место поединка и пробраться в бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух».

Пушкин в течение всей жизни оставался живым собеседником Достоевского. К его наследию, его личности и биографии Достоевский обращался во все времена. Нет ни одного произведения Достоевского, в котором бы так или иначе не присутствовал Пушкин - цитатой, образом, упоминанием имени или изданием. Уже в «Бедных людях» герои Достоевского читают Пушкина. Замечателен комментарий Вареньки Доброселовой при посылке Макару Девушкину «Повестей Белкина», он носит несомненный автобиографический характер и отсылает нас к годам детства Достоевского: «Два года тому назад мы читали эти повести вместе с матушкой, и теперь мне так грустно было их перечитывать».

9. Ежегодно семья Достоевских посещала Троице-Сергиеву Лавру

Поездки в проходили обычно в начале лета и часто приходились на празднование Троицы. «Эти путешествия были, конечно, для нас важными происшест­виями, - сообщает А. М. Достоевский, - и, так сказать, эпохами в жизни. Ездили обык­новенно на долгих и останавливались по целым часам почти на тех же местах, где ныне поезда железной дороги останавливаются на две-три минуты. У Троицы проводи­ли дня два, посещали все церковные службы и, накупив игрушек, тем же порядком возвращались домой, упо­требив на все путешествие дней пять-шесть.

Отец по служебным занятиям в этих путешествиях не участвовал, а мы ездили только с маменькой и с кем-нибудь из знакомых». После покупки имения Даровое в 1831 году поездки прекратились, но в 1837 году, перед отъездом в Петербург, братья совершили еще раз паломничество уже вместе с теткой Александрой Федоровной Куманиной. Светлый образ праздничной Троицкой лавры, с ее особым молитвенным настроем, с торжественными службами, с просветленными лицами пришедших поклониться святому Сергию русских людей, стал для Достоевского той духовной опорой, которая дала ему силы выстоять в суровых условиях каторги и солдатчины, не потерять человеческого облика и не озлиться. Неслучайно в 1859 году, получив разрешение снова жить в центральной России, Достоевский по дороге из Семипалатинска в Тверь специально сделает крюк и на день заедет в Троицу - помолиться и получить от него духовную поддержку для новой жизни. Личность и подвиг святого Сергия дадут Достоевскому материал для создания серии образов «положительно прекрасных» русских людей в его творчестве - игумена Тихона (в «Бесах»), Макара Долгорукова (в «Подростке»), старца Зосимы и его брата Маркела (в «Братьях Карамазовых»).

Всем известный классик русской литературы Фёдор Михайлович Достоевский во многом продолжает оставаться неизвестным. О жизни Достоевского мы больше не знаем, чем знаем. И причиной тому – сам Фёдор Михайлович.
Достоевский был сложным, противоречивым человеком, в чём-то даже порочным. Он тщательно скрывал неприглядные страницы своей биографии. И жизнь его во многом продолжает оставаться тайной.
Недавний телесериал «Достоевский», своего рода «киногламур», только придал «глянца» и породил ещё больше вопросов.
Достоевский вообще оставил нам больше вопросов, чем ответов. И мы вот уже сто пятьдесят лет ищем ответы на его «проклятые вопросы».

Я прочитал достаточно много книг о Достоевском и его творчестве, посмотрел много фильмов, неоднократно участвовал в работе конференций в Санкт-Петербурге и в Старой Руссе, посвящённых творчеству Достоевского, знаком со многими достоеведами.
Большинство публикаций о Достоевском посвящены созданию мифа о великом классике русской литературы.

Новый фильм Владимира Хотиненко «Достоевский», который показали недавно по телеканалу «Россия», снят в жанре "байопик" Biopic - biographical picture (фильм-биография) - очень популярный ныне в Европе и Америке. Возможно, именно желанием продать картину западным телекомпаниям, объясняются многие огрехи кинобиографии.

В целом, мне лично фильм понравился. Очень хорошая операторская работа. Хотя некоторый «глянец» мешал увидеть всю трагическую глубину личности Достоевского.
Достоевский у Хотиненко получился «добрый», «хороший», цельный. А настоящий Фёдор Михайлович был отнюдь не «хорошим», и весьма противоречивым.
В фильме не показаны те великие сомнения, через горнило которых, по выражению самого Достоевского, «его осанна» прошла.
Трагического вопроса возле гроба первой жены – «Увижусь ли с Машей?» – тоже в фильме нет. А ведь этот вопрос мучил Достоевского всю жизнь. И понятно почему – ведь он фактически предал свою жену, уехав к любовнице в Париж. Жена умирала от чахотки, а он путешествовал с Аполлинарией Сусловой по Европе.

Полагаю, что в биографическом фильме никакая «отсебятина» недопустима. Но сценарист Эдуард Володарский изменил историю казни на Семёновском плацу, видимо, для героизации Достоевского. Он поставил Достоевского к столбу, надел на него мешок, что совершенно не соответствует подлинной истории и свидетельству очевидцев.

Наверное, если бы в съёмочной группе был литературный консультант, он не позволил бы такого искажения биографии великого классика. Ну а раз консультанта нет, то «всё дозволено».

Достоевский вспоминал «десять ужасных, безмерно-страшных минут ожидания смерти». 22 декабря 1849 года они были привезены из Петропавловской крепости (где провели 8 месяцев в одиночном заключении) на Семёновский плац. Им прочли конфирмацию смертного приговора; подошёл с крестом в руке священник в чёрной ризе, переломили шпагу над головой дворян; на всех, кроме Пальма, надели предсмертные рубахи. Петрашевскому, Момбелли и Григорьеву завязали глаза и привязали к столбу. Офицер скомандовал солдатам целиться… Достоевский стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь.

Известный достоевед (и моя хорошая знакомая) доктор филологических наук Людмила Сараскина так оценила сериал Хотиненко в интервью «Российской газете» (от 27.05.2011): «К сожалению, этот фильм мало соответствует реальной биографии Достоевского. Собственно, тут вообще нет биографии, а есть ряд пунктиров, плохо связанных между собой… Да и сама сцена казни показана с грубейшими искажениями - как будто не было сотен живых свидетелей, не осталось воспоминаний участников казни, в том числе писем самого Достоевского. Кажется, авторов фильма вообще не волновала проблема достоверности - столько в этой картине нелепых нарушений правды, передержек, недопустимого и необъяснимого своеволия».

«Заговор», за который был осуждён Достоевский, ставит больше вопросов, чем имеет ответов. Осудить на смерть только «за недонесение о распространении преступного о религии и правительстве письма литератора Белинского и злоумышленного сочинения поручика Григорьева…», это даже по тем суровым временам было слишком. Как говорят специалисты, написанное в приговоре лишь отчасти соответствовало действительности, и имело целью скрыть от общественности истинные масштабы и цели заговора.

Я, пожалуй, соглашусь с известным литературным критиком Натальей Ивановой (мы познакомились на научной конференции «Петербургский текст сегодня», проходившей в Доме Писателя в Санкт-Петербурге), которая опубликовала рецензию в «Огоньке» на сериал: «хочется объёмности, прежде всего для фигуры гения». Наталья Иванова пишет: «Как прояснялся в Достоевском Достоевский? Через какие «горнила сомнений» его «осанна» прИшла?»
Надеюсь, это опечатка, поскольку Достоевский дословно писал следующее: «Стало быть не как мальчик же я верую во Христа и его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прОшла».

Фильм Владимира Хотиненко этот скорее экранизированная биография в духе «каравана историй», нежели история духовного преображения. Ключевые моменты формирования мировоззрения Достоевского в фильме не показаны.

При всём мастерстве Евгения Миронова, его Достоевскому явно не хватает трагической глубины, противоречивости и вечного противоборства веры и сомнения. И хотя Евгений Миронов старательно исказил до неузнаваемости свой голос, но всё же, Достоевский у Миронова получился киношный, и потому житейский и понятный.
Но Достоевский до сих пор остаётся непонятным – и в этом тайна его гения!

Достоевского-философа в исполнении Евгения Миронова я вообще не почувствовал. А вот в фильме Александра Зархи «26 дней из жизни Достоевского» Фёдор Михайлович в исполнении Анатолия Солоницына мне понравился больше. Да и Анна Григорьевна Сниткина (в исполнении Евгении Симоновой) сыграна убедительнее. Хорошо показан и драматизм любви Достоевского к Аполлинарии Сусловой, отчего понятно, как Аполлинария стала прообразом Настасьи Филипповны и Грушеньки.

Фильм о Достоевском хотел снять ещё Андрей Тарковский. Он бы уж точно не стал снимать "байопик".
В сериале Хотиненко мне понравился момент проигрыша в казино. Я всё ждал, как сыграют сцену, когда Анна Григорьевна, переодевшись нищенкой, будет просить подаяния у проигравшего Достоевского, а тот её даже не узнает. К сожалению, в фильме этот важный момент отсутствует, как и другие «глубокие пятна» жизни Достоевского.

Чулпан Хаматова в роли Марии Дмитриевны Исаевой мне понравилась, а вот Аполлинария Суслова в фильме никакая. Непонятно, как мог Достоевский влюбиться в такую «нигилистку». А ведь это была страсть, страсть болезненная, до желания убить…

Сегодня на Западе интерес к Достоевскому уже не тот, что раньше. Несмотря на обилие книг о Достоевском, мы не знаем многих тёмных сторон его жизни, о которых он и сам предпочитал умалчивать. До сих пор его личная жизнь остаётся тайной, особенно с момента признания первого романа «Бедные люди» и до казни на Семёновском плацу. Куда он тратил огромные по тем временам гонорары, как распоряжался взятыми в долг суммами до сих пор не известно.
Известно только, как он спустил в казино всё приданое своей второй жены Анны Григорьевны.

У нас почему-то принято считать классиков литературы нравственно положительными людьми. Но ни Фёдор Достоевский, ни Лев Толстой, ни Иван Тургенев, ни Пушкин, ни Лермонтов, ни Чехов были далеко не ангелы, если не сказать больше. Но разве можно рассказывать детям, как Лев Толстой посылал в деревню за «солдаткой» для удовлетворения похоти, а Пушкин с его «донжуанским списком» был ещё тот «сукин сын».

С момента включения произведений Достоевского в школьную программу, упорно пытаются создать миф о великом классике русской литературе, который был чуть ли не идеальным человеком. А почему? Да потому что нет у нас людей, способных быть примером высокодуховной жизни. Вот и выдумываем нравственный идеал из того что есть.

Я категорически против превращения Достоевского в икону. Он не был просто хорошим человеком, как не был и просто плохим человеком. Достоевский на примере своих героев показал, что чёрно-белых красок недостаточно – «широк человек…»

Сила Достоевского в том, что он не боялся говорить о человеческих (своих) пороках, честно их исследовал, не идеализировал сложную человеческую природу. «Меня зовут психологом, – писал Фёдор Михайлович, – неправда, я лишь реалист в высшем смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой».

Известно, как талантливо Достоевский подхватывал и по-своему развивал чужие идеи. Повесть «Двойник» это от Гофмана, сочувствие к несчастным детям от Диккенса, «Сон смешного человека» перекликается с работой Мильтона «Потерянный рай». Идея тандема девушки-проститутки и студента-преступника в романе «Преступление и наказание» тоже позаимствована Ф.М.Достоевским, как позаимствована им идея и "великого инквизитора", а также сгорающие в камине по воле Настасьи Филипповны 100 тысяч рублей ассигнациями.
Разумеется, это не плагиат, а творческое заимствование. Вся культура построена на заимствованиях. Достоевский делал это гениально!

По опыту скажу, что наиболее убедительно писатель излагает то, что пережил самолично. И наиболее правдоподобны те персонажи, которые похожи на него самого.
Доказано, что Родион Раскольников страдал наркотической зависимостью – в тексте романа есть очевидные признаки болезни.
Современники вспоминают слова Достоевского о растлении малолетней девочки. Сам Достоевский потом объяснял, что это не он, а его герой… Растление малолетней встречается в романе «Преступление и наказание», а также в «Бесах». Но мы-то знаем, сколь часто в уста своих героев Достоевский вкладывал собственные размышления.

Например, князь Мышкин вспоминает о казне, которая в точности совпадает с описанием казни Достоевского на Семёновском плацу. Роман «Игрок» написан на основе лично пережитого Достоевским в Баден-Бадене проигрыша и романа с Аполлинарией Сусловой. «Записки из подполья» это размышления самого Достоевского. А откровения князя в романе «Униженные и оскорблённые» разве это не мысли Фёдора Михайловича?

Известно, что характерная ошибка – отождествлять героев с их автором. Но в случае с Достоевским это почти что полное совпадение.
Я сторонник «биографического метода» в литературоведении, и потому считаю, что «в книгу нужно смотреть через плечо автора».

Достоевский – первый метафизик в нашей литературе, он первым попытался понять наш мир, взглянув на него извне в рассказе «Сон смешного человека». Мне очень нравится это произведение, и я даже использовал заключительные слова рассказа в качестве эпиграфа к моему роману-быль «Странник»(мистерия). Я захотел пойти дальше, увидеть то, что не успел увидеть Достоевский.

Хотя мне нравится творчество Фёдора Михайловича, однако я свободен от пиетета по отношению к нему как к человеку.
Некоторые считают, что писатель он был плохой, а человек вообще дрянь – сборище всех возможных пороков.

Вот что пишет близко знавший Достоевского Николай Страхов в письме ко Льву Николаевичу Толстому 28 ноября 1883 года:
«Я не могу считать Достоевского ни хорошим, ни счастливым человеком (что, в сущности, совпадает). Он был зол, завистлив, развратен, он всю жизнь провёл в таких волнениях, которые делали его жалким и делали бы смешным, если бы он не был при этом так зол и так умён. Сам же он, как Руссо, считал себя лучшим из людей, и самым счастливым.
В Швейцарии, при мне, он так помыкал слугою, что тот обиделся и выговорил ему: «Я ведь тоже человек». Помню, как тогда мне было поразительно, что это было сказано проповеднику гуманности и что тут отозвались понятия вольной Швейцарии о нравах человека.
…и всего хуже то, что он этим услаждался, что он никогда не каялся до конца во всех своих пакостях.
Его тянуло к пакостям и он хвалился ими. …Заметьте при этом, что при животном сладострастии, у него не было никакого вкуса, никакого чувства женской красоты и прелести. Это видно в его романах. Лица наиболее на него похожие - это герой Записок из Подполья, Свидригайлов в Прест. и Нак. и Ставрогин в Бесах; одну сцену из Ставрогина (растление и пр.) Катков не хотел печатать, но Д. здесь её читал многим…
При такой натуре он был очень расположен к сладкой сентиментальности, к высоким и гуманным мечтаниям, и эти мечтания - его направление, его литературная муза и дорога. В сущности, впрочем, все его романы составляют самооправдание, доказывают, что в человеке могут ужиться с благородством всякие мерзости.
Но одно возведение себя в прекрасного человека, одна головная и литературная гуманность - Боже, как это противно!
Это был истинно несчастный и дурной человек, который воображал себя счастливцем, героем и нежно любил одного себя».

У меня нет цели опорочить «великого классика русской литературы», но я и не сторонник превращения Достоевского в «православного святого».
Я не хочу идеализировать Достоевского, потому что хочу его понять, насколько это возможно, ибо «чужая душа – потёмки», особенно душа Достоевского.
Полагаю, что замысел «жития великого грешника» тоже шёл из глубин собственной души писателя. Все черты карамазовщины были в самом Достоевском. И Фёдор Павлович, и Дмитрий Карамазов, Иван, Алексей, и даже Смердяков, – всё это грани души самого Достоевского.

О причине смерти Достоевского тоже не любят говорить – в ней до сих пор много загадочного. Но есть свидетельства, что за день до смерти Достоевского навещали его родственники по поводу открывшегося наследства. Хотя Достоевский был на тот момент не бедным человеком, он не стал отказываться от своей доли наследства, как сделал это в молодости. Возник конфликт. Спустя сутки Фёдор Михайлович умер.

Некоторые в своей любви к классику склонны чуть ли не обожествлять Фёдора Достоевского. Например, доктор филологических наук Татьяна Касаткина в книге «О творящей природе слова», которую она мне подарила.

В науке о Достоевском в последние годы появилось целое новое направление, которое изучает его наследие под углом зрения евангельской этики и эстетики (серия изданий петрозаводского университета "Евангельский текст в русской литературе"). Обосновываются новые категории поэтики Достоевского такие, как "христианский реализм" (В.Н. Захаров), "категория соборности в русской литературе" (И.А. Есаулов), "теофанический принцип поэтики" (В.В. Иванов) и др.

Лев Толстой весьма критически оценивал творчество Достоевского. 12 октября 1910 года Толстой записывает в дневнике: «После обеда читал Достоевского. Хороши описания, хотя какие-то шуточки, многословные и малосмешные, мешают. Разговоры же невозможны, совершенно неестественны…» 18 октября на вопрос своего доктора, как ему нравятся «Карамазовы», он отзовется: «Гадко. Нехудожественно, надуманно, невыдержанно… Прекрасные мысли, содержание религиозное… Странно, как он пользуется такой славой».

Ныне «Достоевский» это бренд, и бренд этот активно защищает правнук Фёдора Михайловича, оспаривая даже право называть отель и закусочную именем «Достоевский».

Священник отец Дмитрий Дудко выступил с предложением о канонизации пяти русских писателей, на первое место среди них поставив Ф.М. Достоевского. В качестве аргумента священник приводит символ веры Достоевского, который тот изложил в письме к Н.Ф. Фонвизиной в феврале 1854 года:
"Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но и с ревнивою любовию говорю себе, что и не может быть. Мало того, если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы остаться со Христом, нежели с истиной".

Лично мне трудно представить, как Христос может быть вне истины. Христос – это Истина, воплотившаяся в человеке. И если представить, что истина вне человека, то я бы предпочёл пойти за истиной.
Человек вне истины это просто человек; человек без истины чаще всего плохой человек.
Отказаться от истины ради человека? Пойти за человеком, который вне истины?
«Сократ мне друг, но истина дороже»!
И это не позиция античного гностика, а позиция человека, верящего, что Христос есть Истина!

Достоевский – загадочный гений. Он верил в Христа и всю жизнь сомневался. Возможно, поэтому так любил картину Ганса Гольбейна «Мёртвый Христос в гробу».

И хотя многие поддержали предложение о канонизации Фёдора Достоевского, но чтобы канонизировать человека, необходимо свидетельство о сотворённом им чуде. И такое чудо нашлось. Ныне здравствующий правнук писателя Дмитрий Андреевич Достоевский рассказывал, что жизнь его отца Андрея Федоровича Достоевского в годы войны спас небольшой бронзовый бюстик писателя, с которым он не расставался никогда. Уже в конце войны пуля срикошетила об этот кусочек металла и легко ранила по касательной внука писателя. Это было единственное ранение за все годы войны.

Известный достоевед Игорь Волгин считает, что мы до сих пор не знаем всех тайн жизни Достоевского, и причиной тому – он сам.
Некоторые исследователи пытаются разоблачить Достоевского, выставить его пороки на всеобщее обозрение.
«Любит человек падение праведного и позор его», – писал Фёдор Михайлович.
«Ужасно, что не можешь ничего сказать, а тебя используют как куклу. При жизни клянут, а после смерти памятники ставят. Лицемеры! Мертвечина им ближе и дороже, чем живое. Они же самоутверждаются, удовлетворяют своё тщеславие, приобщаясь к авторитету великого. Сами-то создать ничего не могут. Изучают меня, исследуют, пытаются засунуть меня в свои схемы! Только ничего-то они не понимают!
Заковали в свои определения, спеленали формулировками. Я уже не я, а их выдумка. А приду к ним, так ведь выгонят. Зачем им истина? - у них у каждого своя правда! Им значимость свою показать нужно, встав со мной рядом. Они не меня, они себя возвеличивают!
Сказать бы всё, что я о них думаю, посмотреть бы на их лица! Только как скажешь? Ведь и слушать не будут. Скажут: «зачем пришёл нам мешать? Мы тебя лучше знаем, чем ты себя. Мы исследовали, мы изучаем, мы тебя объясним, чего ты и не думал. На каждое твое слово наших пять, на каждый том твоих сочинений, наших десять. Ты неисчерпаем! Ещё не одно поколение будет питаться наследием твоим. А чего нет у тебя, мы додумаем, так сказать, обогатим! Лишь бы финансировали!
Они меня потому любят, что им за это платят, а не платили бы, они бы и не любили, и не изучали. Не меня надо изучать - всё равно не поймут, я и сам себя до конца не понимаю! - себя изучать надо, себя совершенствовать; не меня, а людей любить.
Они бы живого меня так любили! А любить мёртвого особого труда не нужно. Они не меня, они себя любят! Хотя, похоже, ни себя не любят, ни меня. Потому как если бы любили, то не изучением творчества занимались, а исполнением того, что я оставил им. А то исследовать-то легче, чем любить!»

"Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей".
"Но нельзя сидеть сложа руки, иначе окончательно дойдёшь до самооправдания, до сознания собственного бессилия перед властью обстоятельств: при чём я, эпоха виновата, время-то, мол, какое! - нероново!.."
"Или действительно высший смысл именно в этой бессмысленности: и страсти духовные, муки совести, полёт мысли, порывы творческого вдохновения, неколебимость веры не более чем чудовищная ухмылка над бедным человечеством, пустая игра воображения, чтобы хоть на краткий миг забыться, отвлечься от жуткой неминуемости этой последней правды, от этого вселенского, паучьи ненасытного бога - чрева?"
- Не могу, не хочу в это верить! Как же тогда жить, если и в самом деле тело над душой берёт верх? Или главный закон жизни - выживай?
- "Лучше уж гнуться, чем переломиться; согнёшься да выпрямишься, прямее будешь".
- Я не могу равнодушно смотреть на людскую боль, как люди желают себе смерти. Всё окружающее кажется абсурдом, лишенным какого-либо смысла.
- "Подумаешь - горе, раздумаешь - воля Господня".
- Куда ни глянь, везде господствует сила. И все призывы к любви и добру не останавливают злых людей, любовь не побеждает ненависти, добро не уничтожает зла.
- "Красота спасёт мир".
- Но как?! Я жизнью готов пожертвовать, лишь бы понять смысл происходящего, что есть человек.
- "Человек есть тайна. Её надо разгадывать, и ежели будешь её разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком".
ЛЮБОВЬ ТВОРИТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ!
(из моего романа-быль «Странник»(мистерия) на сайте Новая Русская Литература

P.S. Надеюсь, книга Людмилы Сараскиной «Достоевский», которая выйдёт в серии ЖЗЛ этим летом, даст ответы на многие вопросы, но сохранит при этом тайну гения писателя.

А как Вы считаете: НУЖНО ЛИ КАНОНИЗИРОВАТЬ ФЁДОРА ДОСТОЕВСКОГО?

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература –