Д юм трактат о человеческой природе. Дэвид юм

HUME, David (1711-1776). A Treatise of Human Nature: being an Attempt to introduce the Experimental Method of Reasoning into Moral Subjects. Of the Understanding ; Of the Passions ; Of Morals . London: John Noon and Thomas Longman, 1739-1740. 3 volumes, 8° (197-206x126mm). Four pages of publisher"s advertisements at end of volume II. (Without the final blank in vol. III, occasional scattered marginal spotting.) Contemporary near uniform calf, spines with raised bands, numbered directly in gilt, compartments with gilt double rules, sides with gilt double-rule border, volumes 1 and 2 also with an inner blind roll-tooled border with crowns and sprays, edges sprinkled red (vol. I rebacked preserving the original spine, vols. II-III with spine ends repaired and joints split, corners repaired, extremities rubbed); modern blue cloth slipcase with Kennet arms in gilt. Provenance: Lord Kennet of the Dene (bookplate). PMM 194.

Уход: £62,500. Аукцион Christie"s. Valuable Books and Manuscripts Including Cartography. 15 July 2015. London, King Street. Лот № 177.

FIRST EDITION. THE GREATEST ACHIEVEMENT OF 18TH-CENTURY ENGLISH PHILOSOPHY, and a work which Hume intended to ‘produce an almost total alteration in philosophy’ (letter to Henry Home, 13 February 1739). It "sums up a century of speculation on knowledge and of theological discussion", and represents ‘the first attempt to apply Locke"s empirical psychology to build a theory of knowledge, and from it to provide a critique of metaphysical ideas" (PMM). The clarity of Hume’s writing also makes his Treatise one of the finest examples of 18th-century prose. Brunet III, 376; Jessop p.13; Lowndes III, 1140; PMM 194; Rothschild 1171.

Юм начал философскую деятельность в 1739 году, опубликовав первые две части «Трактата о человеческой природе», где он попытался определить основные принципы человеческого знания. Юм рассматривает вопросы об определении достоверности какого-либо знания и убежденности в нём. Юм считал, что знание основано на опыте, которое состоит из восприятий (впечатления, то есть человеческие ощущения, аффекты, эмоции). Под идеями разумеются слабые образы этих впечатлений в мышлении и рассуждении. Через год вышла третья часть трактата. Первая часть была посвящена человеческому познанию. Потом он доработал эти идеи и опубликовал в отдельной работе «Исследовании о человеческом познании».

Структурно начиная изложение своей философии с теории познания, Юм в первом крупном своем произведении «Трактат о человеческой природе» (1739-1740), тем не менее, указывает на подготовительный характер гносеологических построений в контексте более важных, на его взгляд, философских задач, а именно - проблем морали и нравственности, а также социального взаимодействия людей в современном обществе.

По мнению Юма, предметом философии должна быть человеческая природа. В одном из главных произведений «Исследование о человеческом познании» Юм писал, что «философам следует сделать человеческую природу предметом умозрения и изучать ее тщательно и точно с целью открыть те принципы, которые управляют нашим познанием, возбуждают наши чувства и заставляют нас одобрять или порицать тот или иной частный объект, поступок или образ действий». Он убежден, что «наука о человеческой природе» является более важной, чем физика, математика и остальные науки, потому что все эти науки «в различной мере зависят от природы человека». Если бы философия смогла бы полностью объяснить «величие и силу человеческого разума», то люди сумели бы добиться огромного прогресса и во всех других областях знания. Юм считал, что предметом философского познания является человеческая природа. Что включает в себя этот предмет? По Юму, это исследование, во-первых, познавательных способностей и возможностей человека, во-вторых, способностей к восприятию и оценке прекрасного (эстетическая проблематика) и, в-третьих, принципов морали. Так, главный труд Юма называется «Трактат о человеческой природе» и состоит из трех книг:

1. «О познании»;

2. «Об аффектах»;

3. «О морали».

Давид Юм о познании

Исследуя процесс познания, Юм придерживался основного тезиса эмпириков о том, что опыт является единственным источником наших знаний. Однако Юм предложил свое понимание опыта. Опыт, считает философ, описывает лишь то, что непосредственно принадлежит сознанию. Другими словами, опыт ничего не говорит об отношениях во внешнем мире, но относится лишь к освоению восприятий в нашем сознании, т. к., по его мнению, причины, порождающие восприятия, непознаваемы. Так, Юм исключил из опыта весь внешний мир и связал опыт с восприятиями. По мнению Юма, познание основано именно на восприятиях. Восприятием он называл «все, что может быть представлено умом, пользуемся ли мы нашими органами чувств, или проявляем нашу мысль и рефлексию». Восприятия он делит на два вида - впечатления и идеи. Впечатления - это «те восприятия, которые входят в сознание с наибольшей силой». К ним относятся «образы внешних объектов, сообщаемые уму нашими чувствами, а также аффекты и эмоции». Идеи же являются слабыми и тусклыми восприятиями, поскольку образуются из размышлений о каком-либо чувстве или объекте, которого нет в наличии. Также, Юм отмечает, что «все наши идеи, или слабые восприятия, выводятся из наших впечатлений, или сильных восприятий, и что мы никогда не можем помыслить о какой-либо вещи, которую никогда ранее не видели и не чувствовали в нашем собственном уме». Следующим шагом в исследовании процесса познания Юмом является анализ «принципа соединения различных мыслей, идей нашего ума». Таким принципом он называет принцип ассоциации.

«Если бы идеи были совершенно разрозненными, только случай соединял бы их, одни и те же простые идее не могли бы регулярно соединяться в общие (как это обычно бывает), если бы между ними не существовало некого связующего начала, некого ассоциирующего качества, с помощью которого одна идея естественно вызывает другую».

Юм выделяет три закона ассоциации идей - сходство, смежность во времени или пространстве и причинность. При этом он отмечал, что законы сходства и близости являются вполне определенными и могут фиксироваться чувствами. Тогда как закон причинности не воспринимается чувствами, поэтому его необходимо подвергнуть строгому испытанию эмпиризмом.

Давид Юм и проблема причинности

Одно из центральных мест в философии Юма принадлежит проблеме причинности. В чем суть этой проблемы? Научное познание преследует цель объяснить мир и все в нем существующее. Объяснение это достигается через исследование причин и следствий; объяснить - это и означает познать причины существования вещей. Уже Аристотель в «учении о четырех причинах» (материальной, формальной, действующей и целевой) зафиксировал условия, необходимые для существования всякой вещи. Убеждение в универсальности связи причин и следствий стало одним из оснований научного мировоззрения. Это прекрасно осознавал Юм, заметив, что все наши рассуждения относительно действительности основаны на «идее причинности». Лишь с помощью нее мы можем выходить за пределы нашей памяти и чувств. Однако Юм считал, что «если мы хотим удовлетворительно решить вопрос о природе очевидности, удостоверяющей нам существование фактов, нужно исследовать, каким образом мы переходим к познанию причин и действий». Давайте предположим, писал Юм, что мы явились в мир неожиданно: в таком случае на основании текучести и прозрачности воды, мы не можем заключить, что в ней можно захлебнуться. Поэтому он делает вывод:

«ни один объект не проявляет в своих доступных чувствам качествах ни причин, его породивших, ни действий, которые он произведет».

Следующий вопрос, который ставит Юм, - что лежит в основании всех заключений о существовании причинно-следственных связей между вещами? Опыт в том, что касается причинности, свидетельствует лишь о связи явлений во времени (одно предшествует другому) и их пространственно-временной смежности, но ничего не говорит и не может сказать в пользу действительного порождения одного явления другим. Причину и следствие нельзя обнаружить ни в отдельно взятом объекте, ни во многих одновременно воспринимаемых объектах, а потому у нас нет «впечатления причинного отношения». Но если связь причин и следствий не воспринимается чувствами, то, по убеждению Юма, ее никак нельзя доказать теоретически. Поэтому идея причинности имеет исключительно субъективное, а не объективное значение и обозначает собой привычку ума. Итак, причинная связь, в понимании Юма, - это всего лишь представления о таких объектах, которые в опыте всегда оказываются соединенными вместе в пространстве и во времени. Многократное повторение их соединения закрепляется привычкой, и все наши суждения о причинах и следствиях основаны исключительно на ней. А вера в то, что в природе и впредь будет сохраняться тот же порядок, служит единственным основанием для признания причинной связи.

Социальные взгляды Юма

По мнению Юма, в самой природе человека заложено тяготение к социальной жизни, одиночество мучительно и невыносимо.

«Люди не могут жить без общества, а вступить в состояние ассоциаций не могут помимо политического правления».

Юм выступил против теории «договорного» происхождения государства и учения о естественном состоянии людей в период их дообщественной жизни. Учению Гоббса и Локка о естественном состоянии Юм противопоставил концепцию, согласно которой людям органически присущи элементы общественного состояния, и, прежде всего, семья. В одном из разделов «Трактата о человеческой природе», озаглавленном «О происхождении справедливости и собственности», Юм писал, что переход к политической организации человеческого общежития был вызван необходимостью образовать семью, которая «может быть рассмотрена именно как первый и первичный принцип человеческого общества. Эта необходимость есть не что иное, как естественное взаимное желание, соединяющее разные полы и поддерживающее их союз, пока не появятся новые узы, связанные с их отношением к своим отпрыскам. Новые отношения становятся, таким образом, принципом связи между родителями и потомством и образуют более многочисленное общество, в котором правят родители, опираясь на свое превосходство в силе и уме, но в то же время сдерживают себя в применении своего авторитета естественным аффектом родительской заботы». Так, с точки зрения Юма, к возникновению общественных связей ведут родительские, родственные отношения между людьми.

Давид Юм о происхождении государства

Происхождение государства Юм связывал, во-первых, с необходимостью организованно защищаться или нападать в условиях военных столкновений с другими обществами. Во-вторых, с осознанием выгоды от наличия более прочных и упорядоченных социальных связей. Юм предлагает такое понимание социального развития. На первой его ступени складывается семейно-общественное состояние, в котором действуют определенные нормы морали, но нет органов принуждения, нет государства. Второй его ступенью является общественно-государственное состояние. Оно возникает в результате «увеличения богатств и владений», которое вызывало столкновения и войны с соседями, что в свою очередь придало военным вождям особо важную роль и значение. Правительственная власть возникает из института военных вождей и с самого начала приобретает монархические черты. Правительство, по мнению Юма, появляется как инструмент социальной справедливости, орган порядка и гражданской дисциплины. Оно гарантирует неприкосновенность собственности, упорядоченную передачу ее на основе взаимного согласия и исполнение своих обязательств. Лучшей формой правления государством Юм считал конституционную монархию. При абсолютной монархии, рассуждает он, неизбежны тирания и обнищание нации, а республика ведет к постоянной нестабильности общества. Соединение наследственной королевской власти с узкими прерогативами и буржуазно-дворянского представительства -это, по взглядам Юма, лучшая форма политического управления, которую он определяет как середину между крайностями (монархией и республикой) и как соединение деспотизма и либерализма, но с «преобладанием либерализма».

Специфика эмпиризма Юма. Значение его философии

Юм в своей философии показал, что знание, основанное на опыте, остается всего лишь вероятностным и никогда не может претендовать на необходимость и общезначимость. Эмпирическое знание истинно лишь в границах прежнего опыта, и нет никаких гарантий, что будущий опыт не опровергнет его. Всякое знание, по Юму, может быть лишь вероятностным, но не достоверным, а видимость его объективности и необходимости есть следствие привычки и веры в неизменность опыта.

«Нужно сознаться, - писал Юм, - что природа держит нас на почтительном расстоянии от своих тайн и предоставляет нам лишь знание немногих поверхностных качеств объектов, скрывая от нас те силы и принципы, от которых всецело зависят действия этих объектов».

Общий итог философии Юма можно определить как скептицизм относительно возможности объективного познания мира, раскрытия его законов. Философия Юма имела большое влияние на дальнейшее развитие европейской философии. Выдающийся немецкий философ Иммануил Кант со всей серьезностью воспринял многие из выводов Юма. Например, что весь материал знания мы получаем из опыта и что методы эмпирического познания не в состоянии обеспечить его объективность и необходимость и тем самым обосновать возможность теоретических наук и философии. Кант задался целью ответить на вопросы: почему вообще существует наука? как она может производить такое мощное и действенное знание? как возможно всеобщее и необходимое знание? На скептицизме Юма основывались идеи Огюста Конта о задачах науки, которые связаны лишь с описанием явлений, а не их объяснением, а также ряд других позитивистских выводов. С другой стороны, дальнейшее развитие науки и философии подтвердило опасения Юма относительно абсолютизации любых философских заключений. И, если выйти за рамки абсолютизаций самого Юма, то ясно, насколько важен разумный скептицизм и разумное сомнение для достижения истины.

Дэвид Юм - известный шотландский философ, который представлял эмпиристические и агноцистические направления в период Просвещения. Он родился 26 апреля 1711 года в Шотландии (Эдинбург). Отец был юристом и владел небольшим поместьем. Дэвид получил хорошее образование в местном университете, работал в дипломатических миссиях, написал много философских трактатов.

Главная работа

«Трактат о человеческой природе» сегодня считается основной работой Юма. Он состоит из трех разделов (книг) - «О познании», «Об аффектах», «О морали». Книга была написана в период, когда Юм жил во Франции (1734-1737 гг.). В 1739 году вышло в печать два первых тома, последняя книга увидела мир спустя год, в 1740-м. В то время Юм был еще очень молодым, ему не исполнилось и тридцати лет, к тому же он не был известным в научных кругах, а выводы, которые он сделал в книге «Трактат о человеческой природе», все существующие школы должны были счесть неприемлемыми. Поэтому Дэвид заранее подготовил аргументы в защиту своей позиции и стал ожидать яростных нападок научного сообщества того времени. Вот только все закончилось непредсказуемо - его работу никто не заметил.

Автор «Трактата о человеческой природе» тогда сказал, что из печати он вышел «мертворожденным». В своей книге Юм предлагал систематизировать (или, как он выразился, проанатомировать) человеческую природу и сделать выводы на основе тех данных, что оправдываются опытом.

Его философия

Историки философии говорят, что идеи Дэвида Юма носят характер радикального скептицизма, хотя важную роль в его учении все-таки играют идеи натурализма.

На развитие и становление философской мысли Юма большое влияние оказали работы эмпиристов Дж. Беркли и Дж. Локка, а также идеи П. Бэйля, И. Ньютона, С. Кларка, Ф. Хатчесона и Дж. Батлера. В «Трактате о человеческой природе» Юм пишет, что человеческое познание не является чем-то врожденным, а зависит исключительно от опыта. Поэтому человек неспособен определить источник своего опыта и выйти за его пределы. Опыт всегда ограничивается прошлым и состоит из восприятий, которые можно условно поделить на идеи и впечатления.

Наука о человеке

В основу «Трактата о человеческой природе» положены философские мысли о человеке. И так как другие науки того времени опирались на философию, то для них эта концепция имеет основополагающее значение. В книге Дэвид Юм пишет, что все науки так или иначе имеют отношение к человеку и его природе. Даже математика зависит от наук о человеке, ведь она является предметом человеческого познания.

Учение о человеке Юма занимательно уже по своей структуре. «Трактат о человеческой природе» начинается из теоретико-познавательного раздела. Если в основе науки о человеке лежит опыт и наблюдение, то сначала нужно обратиться к детальному изучению познания. Попытаться объяснить, и знания, постепенно переходя к аффектам и уже потом к моральным аспектам.

Если предположить, что теория познания - это основа концепции человеческой природы, то размышления о нравственности - ее цель и конечный результат.

Признаки человека

В «Трактате о человеческой природе» Давид Юм описывает основные признаки человеческой природы:

1. Человек является которое находит пищу в науке.
2. Человек не только разумен, но является еще и общественным существом.
3. Кроме всего прочего, человек - это деятельное существо. Благодаря этой склонности, а также под влиянием разного рода потребностей он должен чем-то заниматься и что-то делать.

Подводя итоги под этими признаками, Юм говорит, что природа предоставила для людей смешанный образ жизни, который подходит им больше всего. Также природа предупреждает человека, чтобы он не сильно увлекался какой-то одной склонностью, иначе потеряет способность заниматься другими занятиями и развлечениями. К примеру, если читать только научную литературу, со сложной терминологией, то индивид со временем перестанет получать удовольствие от чтения других печатных изданий. Они покажутся ему невыносимо глупыми.

Пересказывая автора

Чтобы понять основные идеи автора, нужно обратиться к сокращенному изложению «Трактата о человеческой природе». Начинается оно предисловием, где философ пишет, что хотел бы сделать понимание своих домыслов, более легким для читателей. Он также делится своими несбывшимися надеждами. Философ верил, что его труд будет своеобразным и новым, поэтому просто не сможет остаться без внимания. Но видимо, человечеству еще нужно было дорасти до его мыслей.

«Трактат о человеческой природе» Юм начинает с уклона в историю. Он пишет, что основная часть философов древности смотрела на природу человека сквозь призму утонченности чувственности. Основное внимание они уделяли нравственности и величию души, оставляя в стороне глубину размышлений и рассудительности. Они не развивали цепочки рассуждение и не превращали отдельные истины в систематическую науку. А ведь стоит выяснить, может ли наука о человеке обладать высокой степенью точности.

Юм презирает любые гипотезы, если они не могут подтвердиться на практике. Человеческую природу нужно исследовать только исходя из практического опыта. Единственная цель логики, должна заключаться в том, чтобы объяснять принципы и действия человеческой способности рассуждать и познавать.

О познании

В «Трактате о человеческой природе» Д. Юм отводит целую книгу для изучения процесса познания. Если говорить совсем уж кратко, то познание - это реальный опыт, который дает человеку настоящие практические знания. Однако здесь философ предлагает свое понимание опыта. Он считает, что опыт может описывать только то, что принадлежит сознанию. Проще говоря, опыт не дает никакой информации о внешнем мире, а только помогает осваивать восприятие человеческого сознания. Д. Юм в «Трактате о человеческой природе» не один раз отмечает, что невозможно изучить причины, которые порождают восприятие. Таким образом, Юм исключил из опыта все, что касалось внешнего мира, и сделал его частью восприятий.

Юм был уверен, что познание существует только благодаря восприятию. В свою очередь, к этому понятию он относил все, что может представить ум, ощущать органы чувств или проявиться в мысли и рефлексии. Восприятия могут выступать в двух видах - идей или впечатлений.

Впечатлениями философ называет те восприятия, что сильнее всего врезаются в сознание. К ним он относит аффекты, эмоции и очертания физических объектов. Идеи - это слабые восприятия, так как появляются, когда человек начинает о чем-то размышлять. Все идеи появляются от впечатлений, и человек не в состоянии обдумать то, что не видел, не чувствовал и не знал раньше.

Дальше в «Трактате о человеческой природе» Дэвид Юм пытается проанализировать принцип соединения человеческих мыслей и идей. Этому процессу он дал название "принцип ассоциации". Если бы не было ничего такого, что соединяло бы идеи, то они никогда не могли бы воплотиться в нечто большое и общее. Ассоциацией называется процесс, при котором одна идея вызывает другую.

Причино-следственные связи

В кратком содержании «Трактата о человеческой природе» Юма нужно также рассмотреть проблему причинности, которой философ отводит центральную роль. Если научное познание преследует цель понять мир и все, что в нем существует, то объяснить это можно только исследовав причинно-следственные связи. То есть нужно познать причины, благодаря которым существуют вещи. Еще Аристотель в своей работе «Учение о четырех причинах» зафиксировал условия, необходимые для того, чтобы существовали объекты. Одной из основ появления научного мировоззрения стало убеждение в универсальности связи между причинами и следствиями. Считалось, что благодаря этой связи человек может выходить за пределы своей памяти и чувств.

Вот только философ так не думал. В «Трактате о человеческой природе» Дэвид Юм пишет, что для исследования природы очевидной взаимосвязи для начала нужно понять, как именно человек переходит к пониманию причин и действий. Каждая вещь, которая существует в физическом мире, сама по себе не может проявить ни причин, что ее создали, ни следствий, которые она принесет.

Человеческий опыт дает возможность понять, как одно явление предшествует другому, но не говорит о том, порождают они друг друга или нет. В отдельно взятом объекте невозможно определить причину и следствие. Связь их не подвластна восприятию, поэтому ее невозможно доказать теоретически. Таким образом, причинность является субъективной константой. То есть в трактате Юма о человеческой природе причинная связь является не более чем представлением об объектах, которые на практике оказываются связанными между собой в одно время и в одном месте. Если соединение повторяется многократно, то его восприятие закрепляется привычкой, на которой основываются все человеческие суждения. И причинная связь является не чем иным, как верой в то, что в природе и дальше будет сохраняться такое положение вещей.

Стремление к социальному

«Трактат о человеческой природе» Дэвида Юма не исключает влияние социальных взаимосвязей на человека. Философ считает, что в самой человеческой природе заложено стремление к социальным, межличностным отношениям, а одиночество представляется людям чем-то болезненным и невыносимым. Юм пишет, что человек не способен жить без общества.

Он опровергает теорию создания «договорного» государства и все учения о естественном человеческом состоянии в дообщественный период жизни. Идеи Гоббса и Локка о естественном состоянии Юм игнорирует без зазрений совести, говоря, что людям органически присущи элементы общественного состояния. Прежде всего, стремления к созданию семьи.

Философ пишет, что переход к политическому строению общества был связан именно с необходимостью создать семью. Эту врожденную потребность стоит рассматривать как базовый принцип формирования социума. На возникновение общественных связей огромное влияние оказывают родственные, родительские отношения между людьми.

Появление государства

Д. Юм и его «Трактат о человеческой природе» дают открытый ответ на вопрос о том, как появилось государство. Во-первых, у людей была необходимость защищаться или нападать в условиях агрессивных столкновений с другими общинами. Во-вторых, прочные и упорядоченные социальные связи оказались более выгодными, чем одиночное существование.

По словам Юма, социальное развитие происходит следующим образом. Сначала закладываются семейно-общественные отношения, где есть определенные нормы морали и правила поведения, однако отсутствуют органы, принуждающие к исполнению тех или иных обязанностей. На втором этапе появляется общественно-государственное состояние, которое возникает из-за увеличения средств к существованию и территорий. Богатства и владения становятся причиной конфликтов с более сильными соседями, которые хотят приумножить свои ресурсы. Это, в свою очередь, показывает, насколько важными являются военные вожди.

Правительство появляется именно из формаци военных вождей и приобретает черты монархии. Юм уверен, что правительство является инструментом социальной справедливости, основным органом порядка и общественной дисциплины. Только оно может гарантировать неприкосновенность собственности и исполнение человеком возложенного на него обязательства.

Согласно Юму, лучше формой государственного правления является конституционная монархия. Он уверен, что если будет сформирована абсолютная монархия, то это непременно приведет к тирании и обнищанию нации. При республике общество будет постоянно находиться в нестабильном состоянии и не будет иметь уверенности в завтрашнем дне. Лучшая форма политического правления - это соединение наследственной королевской власти с представителями буржуазии и дворянства.

Значение работы

Итак, что такое «Трактат о человеческой природе»? Это размышления о знании, которые могут быть опровергнуты, скептические предположения, что человек не в состоянии раскрыть законы мироздания и основа, на которой формировались идеи философии в будущем.

Дэвид Юм смог показать, что знание, полученное из опыта, не может быть общезначимым. Оно истинно только в рамках прежнего опыта и никто не гарантирует, что будущий опыт его подтвердит. Всякое знание является возможным, но его сложно считать на все 100% достоверным. Его необходимость и объективность определяется только привычкой и верой в то, что будущий опыт не изменится.

Как бы ни было прискорбно это признавать, но природа держит человека на почтительном расстоянии от своих секретов и дает возможность узнать только поверхностные качества объектов, а не принципы, от которых зависят их действия. Автор очень скептичен относительно того, что человек способен полностью познать окружающий мир.

И все-таки философия Д. Юма оказала большое влияние на дальнейшее развитие философской мысли. Иммануил Кант серьезно отнесся к заявлению, что человек получает знания из своего опыта и эмпирические методы познания не могут гарантировать их достоверность, объективность и необходимость.

Скептицизм Юма нашел отклик и в работах Огюста Конта, который считал, что основная задача науки описывать явления, а не объяснять их. Проще говоря, чтобы познать истину необходимо обладать разумным сомнением и толикой скептицизма. Не принимать любое утверждение за чистую монету, а проверять и перепроверять его в разных условиях человеческого опыта. Только так можно будет понять, как устроен этот мир, хотя для такого способа познания потребуются годы, если не целая вечность.

Дэвид (Давид) Юм (David Hume, 7 мая (26 апреля по старому стилю), 1711 года Эдинбург — 25 августа 1776 года, там же) — шотландский философ, представитель эмпиризма и агностицизма, предшественник второго позитивизма (эмпириокритицизма, махизма), экономист и историк, публицист, один из крупнейших деятелей шотландского Просвещения.

Дэвид Юм родился в 1711 году в семье небогатого дворянина, занимавшегося юридической практикой, владельца небольшого поместья. Юм посещал Эдинбургский университет, где получил хорошее юридическое образование. Работал в дипломатических миссиях Англии в Европе. Уже в юности проявлял особый интерес к философии и литературе. После посещения Бристоля с коммерческой целью, почувствовав неудачу, он отправился в 1734 года во Францию.

Юм начал философскую деятельность в 1738 году, опубликовав первые две части «Трактата о человеческой природе», где он попытался определить основные принципы человеческого знания.

Через год вышла третья часть трактата. Первая часть была посвящена человеческому познанию. Потом он доработал эти идеи и опубликовал в отдельной работе «Исследовании о человеческом познании».

В 1763 году, после окончания войны между Англией и Францией, Юм в качестве секретаря британского посольства при Версальском дворе был приглашен в столицу Франции, где он получил признание за свой труд по истории Англии. Критику Юма в адрес религиозных фанатиков одобрили Вольтер и Гельвеций. Однако похвала со стороны других философов проявлялась из-за их интенсивной переписки с Юмом, ибо их интересы и взгляды во многом сходились. Особенное впечатление на Гельвеция, Тюрго и других просветителей произвела «Естественная история религии» вышедшая в 1757 году в сборнике «Четыре диссертации».

В 1769 году Юм создал в Эдинбурге Философское общество, где он выступал в качестве секретаря. В данный кружок входили: Адам Фергюсон, Адам Смит, Александр Монро, Уильям Каллен, Джосеф Блэк, Хьюдж Блейр и другие.

Незадолго до смерти Юм написал «Автобиографию». В ней он описывал себя как кроткого, открытого, общительного и веселого человека, имевшего слабость к литературной славе, которая, правда, «никогда не ожесточала моего характера, несмотря на все частые неудачи».

Юм скончался в августе 1776 года в возрасте 65 лет.

Книги (3)

Исследование о человеческом разумении

Но, видя неуспех названного труда, автор осознал свою ошибку, заключавшуюся в преждевременном выступлении в печати, переработал все заново в нижеследующих сочинениях, где, как он надеется, исправлены некоторые небрежности в его прежних рассуждениях или, вернее, выражениях.

Однако некоторые писатели, почтившие философию автора разбором, постарались направить огонь всех своих батарей против этого юношеского произведения, никогда не признававшегося автором, и высказали претензию на победу, которую, как они воображали, им удалось одержать над ним.

Это образ действий, весьма противоречащий всем правилам чистосердечия и прямоты в поступках и являющийся разительным примером тех полемических ухищрений, к которым считают себя вправе прибегать в своем рвении фанатики. Отныне автор желает, чтобы только нижеследующие работы рассматривались как изложение его философских взглядов и принципов.

Сочинения в двух томах. Том 1

Первый том содержит работу Юма «Трактат о человеческой природе, или попытка применить основанный на опыте метод рассуждения к моральным предметам», и дополнен первым переводом на русский язык «Письма джентльмена его другу в Эдинбурге».

Том снабжен научным аппаратом, в том числе новой вступительной статьей А.Ф. Грязнова.

Сочинения в двух томах. Том 2

Большинство принципов и рассуждений, содержащихся в этом томе, были преданы гласности в трехтомном труде, озаглавленном «Трактат о человеческой природе», труде, который был задуман автором еще до оставления им колледжа, а написан и опубликован вскоре после этого.

Но, видя неуспех указанного труда, автор осознал свою ошибку, заключавшуюся в преждевременном выступлении в печати, переработал все заново в нижеследующих работах, где, как он надеется, исправлены некоторые небрежности в его прежних рассуждениях или, вернее, выражениях.

Однако некоторые писатели, почтившие философию автора разбором, постарались направить огонь всех своих батарей против этого юношеского произведения, никогда не признававшегося автором, и высказали претензию на победу, которую, как они воображали, им удалось одержать над ним. Это образ действий, весьма противоречащий всем правилам чистосердечия и прямоты в поступках и являющийся разительным примером тех полемических ухищрений, к которым считает себя вправе прибегать рвение фанатиков. Отныне автор желает, чтобы только нижеследующие работы рассматривались как изложение его философских взглядов и принципов.

ПРЕДИСЛОВИЕ

<...> Труд, сокращенное изложение которого я здесь представляю читателю, вызвал нарекания как темный и трудный для понимания, и склонен думать, что это произошло как из-за длиннот, так и из-за абстрактности рассуждения. Если я в какой-то мере исправил указанный недостаток, то я добился своей цели. Как мне представлялось, эта книга обладает таким своеобразием и новизной, что она может претендовать на внимание публики, особенно если учесть, что, как, по-видимому, намекает автор, будь его философия принята, мы должны были бы изменить основания большей части наук. Такие смелые попытки всегда приносят пользу литературному миру, ибо они колеблют ярмо авторитетов, приучают людей к размышлениям о самих себе, бросают новые намеки, которые одаренные люди могут развить, и уже самим противопоставлением [взглядов] проливают свет на пункты, в которых никто до этого не подозревал каких-либо трудностей. <...>

Я выбрал одно простое рассуждение, которое тщательно прослеживаю от начала до конца. Это единственный путь, об окончании [изложения] которого я забочусь. Остальное лишь намеки на отдельные места [книги], которые показались мне любопытными и значительными.

СОКРАЩЕННОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ

Эта книга, по-видимому, написана с тем же замыслом, что и многие другие работы, которые приобрели такую популярность в Англии за последние годы. Философский дух, который столь усовершенствовался за эти последние восемьдесят лет во всей Европе, получил в нашем королевстве такое же огромное распространение, как и в других странах. Наши писатели, по-видимому, положили даже начало новому типу философии, которая как для выгоды, так и для развлечения человечества обещает больше, чем какая-либо другая философия, с которой прежде был знаком мир. Большинство философов древности, рассматривавших природу человека, выказывали в большей мере утонченность чувств, подлинное чувство нравственности или величие души, чем глубину рассудительности и размышления. Они ограничивались тем, что давали прекрасные образцы человеческого здравого смысла наряду с превосходной формой мысли и выражения, не развивая последовательно цепи рассуждений и не преобразуя отдельных истин в единую систематическую науку. Между тем по меньшей мере стоит выяснить, не может ли наука о человеке достичь той же точности, которая, как обнаруживается, возможна в некоторых частях естественной философии. Имеются как будто все основания полагать, что эта наука может быть доведена до величайшей степени точности. Если, исследуя несколько явлений, мы находим, что они сводятся к одному общему принципу, а этот принцип можно свести к другому, мы достигаем в конечном счете несколько простых принципов, от которых зависит все остальное. И хотя мы никогда не достигнем конечных принципов, мы получаем удовлетворение от того, что продвигаемся настолько далеко, насколько позволяют нам наши способности.

В этом, кажется, и заключается цель философов нового времени, а среди остальных - и автора данного труда. Он предлагает систематическим образом проанатомировать человеческую природу и обещает не выводить никаких иных заключений, кроме тех, которые оправдываются опытом. Он с прозрением говорит о гипотезах и внушает нам мысль, что те наши соотечественники, которые изгнали их из моральной философии, оказали миру более значительную услугу, нежели лорд Бэкон, которого наш автор считает отцом опытной физики. Он указывает в этой связи на м-ра Локка, лорда Шефтсбери, д-ра Мандевиля, м-ра Гетчисона, д-ра Батлера, которые, хотя во многом и отличаются друг от друга, по-видимому, все согласны в том, что всецело основывают свои точные исследования человеческой природы на опыте.

[При изучении человека] дело не сводится к удовлетворению от познания того, что наиболее близко касается нас; можно с уверенностью утверждать, что почти все науки охватываются наукой о человеческой природе и зависят от нее. Единственная цель логики состоит в том, чтобы объяснить принципы и действия нашей способности рассуждения и природу наших идей; мораль и критика касаются наших вкусов и чувств, а политика рассматривает людей как объединенных в обществе и зависящих друг от друга. Следовательно, этот трактат о человеческой природе, по-видимому, должен создать систему наук. Автор завершил то, что касается логики, и в своем рассмотрении страстей заложил основы других частей [систематического знания].

Знаменитый г-н Лейбниц усматривал недостаток обычных систем логики в том, что они очень пространны, когда объясняют действия рассудка при получении доказательств, но слишком лаконичны, когда рассматривают вероятности и те другие меры очевидности, от которых всецело зависят наша жизнь и деятельность и которые являются нашими руководящими принципами даже в большинстве наших философских спекуляций. Это порицание он распространяет на «Опыт о человеческом разуме». Автор «Трактата о человеческой природе», по-видимому, чувствовал у данных философов такой недостаток и стремился, насколько мог, исправить его.

Поскольку книга содержит огромное количество новых и заслуживающих внимания размышлений, невозможно дать читателю надлежащее представление о всей книге в целом. Поэтому мы ограничимся по преимуществу рассмотрением анализа рассуждений людей о причине и действии. Если мы сможем сделать этот анализ понятным для читателя, то это сможет послужить образчиком целого.

Наш автор начинает с некоторых определений. Он называет восприятием все, что может быть представлено умом, пользуемся ли мы нашими органами чувств, или воодушевляемся страстью, или проявляем нашу мысль и рефлексию. Он делит наши восприятия на два рода, а именно впечатления и идеи. Когда мы испытываем аффект или эмоцию какого-нибудь рода либо обладаем образами внешних объектов, сообщаемыми нашими чувствами, то восприятие ума представляет собой то, что он называет впечатлением - слово, которое он употребляет в новом значении. Когда же мы раздумываем о каком-нибудь аффекте или объекте, которого нет в наличии, то это восприятие является идеей. Впечатления, следовательно, представляют собой живые и сильные восприятия. Идеи же - более тусклые и слабые. Это различие очевидно. Оно очевидно так же, как и различие между чувством и мышлением.

Первое утверждение, которое выдвигает автор, заключается в том, что все наши идеи, или слабые восприятия, выводятся из наших впечатлений, или сильных восприятий, и что мы никогда не можем помыслить о какой-либо вещи, которую никогда ранее не видели и не чувствовали в нашем собственном уме. Это положение, по-видимому, тождественно тому, которое так старался утвердить м-р Локк, а именно что нет врожденных идей. Неточность этого известного философа может быть усмотрена только в том, что он термином идея охватывает все наши восприятия. В таком смысле неверно, что мы не имеем врожденных идей, ибо очевидно, что наши более сильные восприятия, т.е. впечатления, врождены и что естественные привязанности, любовь к добродетели, негодование и все другие страсти возникают непосредственно из природы. Я убежден, что тот, кто рассмотрит этот вопрос в таком свете, легко примирит все партии. Отец Мальбранш затруднился бы указать какую-либо мысль в уме, которая не была бы образом чего-то ранее им воспринимавшегося то ли внутренне, то ли посредством внешних чувств, и должен был бы допустить, что, как бы мы ни соединяли, сочетали, усиливали или ослабляли наши идеи, все они проистекают из указанных источников. М-р Локк, с другой стороны, легко признал бы, что все наши аффекты являются разновидностью природных инстинктов, выводимых не из чего иного, как из изначального склада человеческого духа.

Наш автор полагает, «что ни одно открытие не могло быть более благоприятным для решения всех споров относительно идей, чем то, что впечатления всегда обладают первенством по сравнению с последними и что каждая идея, которую доставляет воображение, впервые появляется в виде соответствующего впечатления. Эти более поздние восприятия являются настолько ясными и очевидными, что не допускают никаких споров, хотя многие из наших идей настолько темны, что точно охарактеризовать их природу и состав почти невозможно даже для ума, который образует их». Соответственно всякий раз, когда какая-либо идея неясна, он сводит ее к впечатлению, которое должно сделать ее ясной и точной. И когда он полагает, что какой-либо философский термин не имеет идеи, связанной с ним (что слишком обычно), он всегда спрашивает: из какого впечатления выведена эта идея? И если не может быть найдено никакого впечатления, он заключает, что данный термин совершенно лишен значения. Таким образом он исследует наши идеи субстанции и сущности, и было бы желательно, чтобы этот строгий метод чаще практиковался во всех философских спорах.

Очевидно, что все рассуждения относительно фактов основаны на отношении причины и действия и что мы никогда не можем вывести существование одного объекта из другого, если они не взаимосвязаны, опосредованно или непосредственно. Следовательно, чтобы понять указанные рассуждения, мы должны быть отлично знакомы с идеей причины; а для этого мы должны осмотреться вокруг, дабы найти нечто такое, что есть причина другого.

На столе лежит бильярдный шар, а другой шар движется к нему с известной скоростью. Они ударяются друг о друга, и шар, который прежде был в покое, теперь приобретает движение. Это наиболее совершенный пример отношения причины и действия, какой мы только знаем из чувств или из размышления. Давайте поэтому исследуем его. Очевидно, что перед тем, как было передано движение, два шара соприкоснулись друг с другом и что между ударом и движением не было никакого промежутка времени. Пространственно-временная смежность является, следовательно, необходимым условием действия всех причин. Подобным же образом очевидно, что движение, которое было причиной, первично по отношению к движению, которое было следствием. Первичность во времени есть, следовательно, второе необходимое условие действия каждой причины. Но это не все. Возьмем какие-либо другие шары, находящиеся в подобной же ситуации, и мы всегда найдем, что толчок одного вызывает движение в другом. Здесь, следовательно, имеет место третье условие, а именно постоянное соединение причины и действия. Каждый объект, подобный причине, всегда производит некоторый объект, подобный действию. Помимо этих трех условий смежности, первичности и постоянного соединения, я не могу открыть в этой причине ничего. Первый шар находится в движении; он касается второго; непосредственно приходит в движение второй шар; повторяя опыт с теми же самыми или сходными шарами при тех же самых или сходных обстоятельствах, я нахожу, что за движением и касанием одного шара всегда следует движение другого. Какую бы форму я ни придавал этому вопросу и как бы ни исследовал его, я не могу обнаружить ничего большого.

Так обстоит дело, когда и причина, и следствие даны ощущениям. Посмотрим теперь, на чем основывается наш вывод, когда мы умозаключаем из наличия одного, что существует или будет существовать другое. Предположим, я вижу шар, двигающийся по прямой линии по направлению к другому; я немедленно заключаю, что они столкнутся и что второй шар придет в движение. Это вывод от причины к действию. И такова природа всех наших рассуждений в житейской практике. На этом основана вся наша осведомленность в истории. Из этого выводится и вся философия, за исключением геометрии и арифметики. Если мы сможем объяснить, как получается вывод из столкновения двух шаров, мы будем в состоянии объяснить эту операцию ума во всех случаях.

Пусть некоторый человек, такой, как Адам, созданный обладающим полной силой разума, не обладает опытом. Тогда он никогда не будет в состоянии вывести движение второго шара из движения и толчка первого. Выводить следствие заставляет нас не какая-либо вещь, которую разум усматривает в причине. Такой вывод, будь он возможен, был бы равносилен дедуктивному доказательству, ибо он всецело основан на сравнении идей. Но вывод от причины к действию не равносилен доказательству, что явствует из следующего очевидного рассуждения. Ум всегда может представить, что какое-либо действие вытекает из какой-либо причины и даже что какое-либо произвольное событие следует после какого-то другого. Все, что бы мы ни вообразили, возможно по крайней мере в метафизическом смысле; но всякий раз, когда имеет место дедуктивное доказательство, противоположное невозможно и влечет за собой противоречие. Следовательно, не существует дедуктивного доказательства какого-либо соединения причины и действия. И это принцип, который философы признают всюду.

Следовательно, для Адама (если ему этого не внушили извне) необходимо было бы иметь опыт, свидетельствующий, что действие следует за столкновением этих двух шаров. Он должен на нескольких примерах наблюдать, что, когда один шар сталкивается с другим, второй всегда приобретает движение. Если бы он наблюдал достаточное число примеров этого рода, то всякий раз, когда бы он видел один шар, двигающийся по направлению к другому, он бы заключал без колебаний, что второй приобретет движение. Его разум предвосхищал бы его взор и осуществлял умозаключение, соответствующее его прошлому опыту.

Отсюда следует, что все рассуждения относительно причины и действия основаны на опыте и что все рассуждения из опыта основаны на предположении, что в природе будет неизменно сохраняться один и тот же порядок. Мы заключаем, что сходные причины при сходных обстоятельствах всегда будут производить подобные действия. Теперь, может быть, стоит рассмотреть, что побуждает нас образовывать умозаключения с таким бесконечным количеством следствий.

Очевидно, что Адам со всем своим знанием никогда не был бы в состоянии доказать, что в природе постоянно должен сохраняться один и тот же порядок и что будущее должно соответствовать прошлому. Никогда нельзя доказать, что возможное ложно. А возможно, что порядок природы может измениться, ибо мы в состоянии вообразить такое изменение.

Более того, я пойду дальше и буду утверждать, что Адам не смог бы доказать даже и при помощи каких-либо вероятных умозаключений, что будущее должно соответствовать прошлому. Все вероятные умозаключения основаны на предположении, что существует соответствие между будущим и прошлым, а потому никто никогда не сможет доказать, что такое соответствие существует. Это соответствие есть вопрос факта; и если его следовало бы доказать, оно не допускало бы никаких доказательств, кроме почерпнутых из опыта. Но наш прошлый опыт не может ничего доказать относительно будущего, разве лишь мы предположим, что между прошлым и будущим существует сходство. Это, следовательно, пункт, который вообще не может допускать доказательства и который мы принимаем как нечто само собой разумеющееся без всякого доказательства.

Предполагать, что будущее соответствует прошлому, побуждает нас лишь привычка. Когда я вижу бильярдный шар, двигающийся по направлению к другому, привычка немедленно влечет мой ум к обычно имеющему место действию и предвосхищает то, что я затем увижу, [заставляя меня] воображать второй шар в движении. В этих объектах, абстрактно рассматриваемых и независимых от опыта, нет ничего, что заставляло бы меня делать такое умозаключение. И даже после того, как я в [процессе] опыта воспринимал множество повторяющихся действий такого рода, нет аргумента, понуждающего меня предположить, что действие будет соответствовать прошлому опыту. Силы, которые действуют на тела, совершенно неизвестны. Мы воспринимаем только свойства тех сил, которые доступны ощущениям. И на каком же основании должны мы думать, что одни и те же силы всегда будут сочетаться с одними и теми же ощущаемыми качествами?

Следовательно, руководителем в жизни является не разум, а привычка. Лишь она понуждает ум во всех случаях предполагать, что будущее соответствует прошлому. Каким бы легким ни казался этот шаг, разум никогда в течение целой вечности не был бы в состоянии его совершить.

Это очень любопытное открытие, но оно ведет нас к другим, которые еще более любопытны. Когда я вижу бильярдный шар, двигающийся по направлению к другому, привычка немедленно влечет мой ум к обычному действию, и мой ум предвосхищает то, что я увижу, представляя второй шар в движении. Но разве это все? Разве я только представляю, что он будет двигаться? Чем же тогда является эта вера? И чем она отличается от простого представления какой-либо вещи? Вот новый вопрос, о котором не размышляли философы.

Когда какое-либо дедуктивное доказательство убеждает меня в истинности некоторого утверждения, оно заставляет меня не только представить это утверждение, но и почувствовать, что невероятно представить что-либо противоположное. То, что ложно в силу дедуктивного доказа­тельства, заключает в себе противоречие, а то, что заключает в себе противоречие, невозможно представить. Но когда речь идет о чем-либо фактическом, то, каким бы сильным ни было доказательство из опыта, я всегда могу вообразить противоположное, хотя не всегда могу поверить в него. Вера, следовательно, проводит некоторое различие между представлением, с которым мы соглашаемся, и представлением, с которым мы не соглашаемся.

Существуют только две гипотезы, пытающиеся объяснить это. Можно сказать, что вера соединяет некоторую новую идею с теми, которые мы можем представить себе, не соглашаясь с ними. Но это ложная гипотеза. Ибо, во-первых, такой идеи получить нельзя. Когда мы просто представляем себе объект, мы представляем его во всех его частях. Мы представляем его так, как он мог существовать, хотя не верим, что он существует. Наша вера в него не открыла бы никаких новых качеств. Мы можем нарисовать весь объект в воображении, не веря в его существование. Мы можем поместить его в известном смысле перед нашими глазами со всеми его пространственно-временными обстоятельствами. При этом нам представляется тот же самый объект так, как он мог существовать, и, веря в то, что он существует, мы не прибавляем ничего большего.

Во-вторых, ум обладает способностью соединять все идеи, между которыми не возникает противоречия, а поэтому если вера заключается в некоторой идее, которую мы добавляем к простому представлению, то во власти человека, добавляя эту идею к нему, верить в любую вещь, которую мы можем вообразить.

Поскольку, следовательно, вера предполагает наличие представления и, кроме того, еще нечто большее, и поскольку она не добавляет новой идеи к представлению, то отсюда следует, что это иной способ представления объекта, нечто такое, что различается чувством и не зависит от нашей воли так, как зависят все наши идеи. Мой ум по привычке переходит от видимого образа одного шара, двигающегося по направлению к другому, к обычному действию, т.е. движению второго шара. Он не только представляет себе это движение, но чувствует, что в его представлении заключено нечто отличное от простых грез воображения. Присутствие такого видимого объекта и постоянное соединение с ним данного конкретного действия делают указанную идею для чувства отличной от тех неопределенных идей, которые приходят на ум без чего-либо предшествовавшего. Это заключение кажется несколько удивительным, но мы добрались до него посредством цепи утверждений, которые не допускают сомнения. Чтобы не заставлять читателя напрягать свою память, я вкратце воспроизведу их. Ничто фактически данное не может быть доказано иначе как из его причины или из его действия. Ничто не может стать известным в качестве причины другого иначе как благодаря опыту. Мы не можем обосновать распространение на будущее нашего опыта в прошлом, но всецело руководствуемся привычкой, когда представляем себе, что некое действие вытекает из его обычной причины. Но мы не только представляем, что это действие наступит, а и уверены в этом. Эта вера не присоединяет новой идеи к представлению. Она только изменяет способ представления и приводит к различию в переживании или чувстве. Следовательно, вера во все фактические данные возникает только из привычки и является идеей, постигаемой специфическим способом.

Наш автор собирается объяснить способ, или чувство, которое делает веру отличной от неопределенного представления. Он, по-видимому, чувствует, что невозможно описать словами это чувство, которое каждый должен испытывать в своей собственной груди. Он называет его иногда более сильным, а иногда более живым, ярким, устойчивым или интенсивным представлением. И действительно, какое бы имя мы ни дали этому чувству, составляющему веру, наш автор считает очевидным, что оно оказывает более сильное воздействие на ум, нежели фикция или простое представление. Он доказывает это его влиянием на страсти и воображение, которые приводятся в движение только истиной или тем, что считается таковой.

Поэзия при всей ее искусности никогда не может вызвать страсти, подобной страсти в реальной жизни. Ее недостаточность в исходных представлениях ее объектов, которых мы никогда не можем чувствовать так же, как объекты, господствующие над нашей верой и мнением.

Наш автор, полагая, что он достаточно доказал, что идеи, с которыми мы согласны, должны отличаться по сопровождающему их чувству от других идей и что это чувство более устойчиво и ярко, чем наши обычные представления, старается далее объяснить причину такого яркого чувства по аналогии с другими действиями ума. Его рассуждение представляется любопытным, но его едва ли можно сделать понятным или по крайней мере правдоподобным для читателя, если не вдаваться в детали, что выходило бы за пределы, установленные мной для себя.

Я также опустил многие аргументы, которые автор добавляет, чтобы доказать, что вера заключается лишь в специфическом чувствовании или переживании. Я укажу только один: наш прошлый опыт не всегда единообразен. Иногда из причины вытекает одно действие, иногда - другое. В таком случае мы всегда верим, что появится то действие, которое наиболее часто бывает. Я смотрю на бильярдный шар, двигающийся по направлению к другому. Я не могу различить, движется ли он, вращаясь вокруг своей оси, или же его послали так, чтобы он скользил по столу. Я знаю, что в первом случае после удара он не остановится. Во втором - он может и остановиться. Первое наиболее обычно, и, следовательно, я ожидаю этого действия. Но я также представляю себе второе действие и представляю его как возможное в связи с данной причиной. Если бы одно представление не отличалось в переживании или чувствовании от другого, то между ними не было бы различия.

Мы ограничились во всем этом рассуждении отношением причины и действия в том виде, как оно обнаруживается в движениях и действиях материи. Но то же самое рассуждение распространяется и на действия духа. Будем ли мы рассматривать влияние воли на движение нашего тела или на управление нашей мыслью, можно с уверенностью утверждать, что мы никогда не могли бы предвидеть действие лишь из рассмотрения причины, не обращаясь к опыту. И даже после того, как мы восприняли эти действия, лишь привычка, а не разум побуждает нас делать это образцом наших будущих суждений. Когда дана причина, ум благодаря привычке немедленно переходит к пред­ставлению обычного действия и вере в то, что оно наступит. Эта вера есть нечто отличное отданного представления. Однако она не присоединяет к нему какой-либо новой идеи. Она только заставляет нас чувствовать его по-иному и делает его более живым и сильным.

Справившись с этим важным пунктом относительно природы вывода из причины и действия, наш автор возвращается к его основе и заново исследует природу указанного отношения. Рассматривая движение, передаваемое от одного шара к другому, мы не могли найти ничего, кроме смежности, первичности причины и постоянного соединения. Но обычно предполагается, что помимо этих обстоятельств существует необходимая связь между причиной и действием и что причина обладает чем-то таким, что мы называем силой, мощью или энергией. Вопрос в том, какие идеи связаны с указанными терминами. Если все наши идеи или мысли выводятся из наших впечатлений, эта мощь должна обнаружиться либо в наших ощущениях, либо в нашем внутреннем чувстве. Но в действиях материи настолько мало открывается чувствам какая-либо мощь, что картезианцы не поколебались утверждать, что материя всецело лишена энергии и все ее действия совершаются лишь благодаря энергии высшего существа. Но тогда встает другой вопрос: что это за идея энергии или силы, которой мы обладаем хотя бы в отношении высшего существа? Все наши идеи о божестве (согласно тем, кто отрицает врожденные идеи) есть не что иное, как сочетание идей, которые мы приобретаем благодаря размышлениям над действиями нашего собственного ума. Но наш собственный ум дает нам представление об энергии не в большей мере, чем это делает материя. Когда мы рассматриваем нашу собственную волю или априорное хотение, отвлекаясь от опыта, мы никогда не в состоянии вывести из них какое-либо действие. И когда мы прибегаем к помощи опыта, он только показывает нам объекты, которые смежны, следуют друг за другом и бывают постоянно соединены друг с другом. В целом либо мы вообще не обладаем идеей силы и энергии, и эти слова совершенно не имеют значения, либо они не могут означать ничего иного, кроме принуждения мысли посредством привычки к переходу от причины к ее обычному действию. Но всякий, кто хочет до конца понять эти мысли, должен обратиться к самому автору. Будет достаточно, если я смогу заставить ученый мир понять, что в данном случае имеет место определенная трудность и что каждый, кто бьется над этой трудностью, должен высказать нечто необычное и новое, настолько же новое, как и сама трудность.

Из всего сказанного читатель легко поймет, что философия, которая содержится в этой книге, является весьма скептической и стремится дать нам представление о несовершенствах и узких пределах человеческого познания. Почти все рассуждения сводятся к опыту, и вера, которая сопровождает опыт, объясняется лишь посредством специфического чувства или яркого представ­ления, порождаемого привычкой. Но это еще не все. Когда мы верим во внешнее существование какой-либо вещи или предполагаем, что объект существует после того, как он больше не воспри­нимается, эта вера есть не что иное, как чувство того же самого рода. Наш автор настаивает на нескольких других скептических тезисах и в целом делает вывод, что мы соглашаемся с тем, что дают наши способности, и пользуемся нашим разумом только потому, что не можем поступать иначе. Философия сделала бы нас всецело сторонниками пирронизма, не будь природа слишком сильна, чтобы допустить это.

Я закончу свое рассмотрение рассуждений этого автора изложением двух мнений, которые, по-видимому, свойственны ему одному, как по сути дела и большинство его мнений. Он утверждает, что душа, постольку, поскольку мы можем постичь ее, есть не что иное, как система или ряд различных перцепций, таких, как тепло и холод, любовь и гнев, мысли и ощущения; причем все они соединены, но лишены какой-либо совершенной простоты пли тождественности. Декарт утверждал, что мысль - сущность духа. Он имел в виду не эту или ту мысль, но мышление вообще. Это кажется абсолютно непостижимым, поскольку каждая вещь, которая существует, конкретна и единична, и, следовательно, должны быть разные единичные восприятия, составляющие дух. Я говорю: составляющие дух, но не принадлежащие ему. Дух не есть субстанция, в которой пребывают восприятия. Это понятие так же непостижимо, как и картезианское понятие, согласно которому мысль, или перцепция, вообще есть сущность духа. У нас нет идеи субстанции какого-либо рода, поскольку у нас нет идей, кроме тех, которые выводятся из некоторого впечатления, впечатления же какой-либо субстанции, материальной или духовной, у нас нет. Мы не знаем ничего, кроме определенных частных качеств и восприятий. Подобно тому как наша идея какого-либо тела, например персика, является только идеей опреде­ленного вкуса, цвета, фигуры, размера, плотности и т.д., так и наша идея какого-либо ума является только идеей, складывающейся из определенных восприятий без представления о чем-либо, что мы называем, субстанцией простой либо сложной. Второй принцип, на котором я намереваюсь остановиться, относится к геометрии. Отрицая бесконечную делимость протяженности, наш автор оказывается вынужденным отвергнуть математические аргументы, которые были приведены в ее пользу. А они, собственно говоря, являются единственными сколько-нибудь вескими аргументами. Он проделывает это, отрицая то, что геометрия является достаточно точной наукой, чтобы позволить себе выводы столь утонченные, как те, что касаются бесконечной делимости. Его аргументацию можно объяснить таким образом. Вся геометрия основана на понятиях равенства и неравенства, и, следовательно, соответственно тому, имеем мы или нет точное мерило этих отношений, сама наука будет или не будет допускать значительную точность. Но точное мерило равенства существует, если мы допускаем, что количество состоит из неделимых точек. Две линии равны, когда числа точек, составляющих их, равны и когда существует точка на одной линии, соответствующая точке на другой. Но хотя это мерило и точно, оно бесполезно, поскольку мы никогда не можем вычислить число точек в какой-либо линии. Кроме того, оно основано на предположении о бесконечной делимости и, следовательно, никогда не может привести к заключению, направленному против этого предполо­жения. Если мы отвергаем указанное мерило равенства, мы не обладаем никаким мерилом, которое имело бы претензии на точность.

Я нахожу два мерила, которые применяются обычно. О двух линиях больше ярда, например, говорят как о равных, когда они содержат любое количество низшего порядка, например дюйм, равное число раз. Но это приводит к кругу, так как количество, которое мы называем дюймом в одном случае, предполагается равным тому, что мы называем дюймом - в другом. И тогда встает вопрос о том, каким мерилом мы пользуемся, когда судим о них как о равных, или, другими словами, что мы подразумеваем, когда утверждаем, что они равны. Если же мы будем брать количества более низкого порядка, то уйдем in infinitum. Следовательно, это не есть мерило равенства.

Большинство философов, когда их: спрашивают, что они подразумевают под равенством, говорят, что данное слово не допускает определения и что достаточно поместить перед нами два равных тела, таких, как два круга равного диаметра, чтобы заставить нас понять этот термин. Тем самым в качестве мерила указанного отношения берется общий вид объектов, и окончательными его судьями становятся наше воображение и наши чувства. Но такое мерило не допускает точности и никогда не может доставить какого-либо заключения, противоположного воображению и чувствам. Имеет или не имеет основания такая постановка вопроса, следует оставить на суд ученому миру. Несомненно, что было бы желательно, дабы была применена некоторая уловка, чтобы примирить философию и здравый смысл, которые в связи с вопросом о бесконечной делимости повели самую жестокую войну друг против друга. Мы должны теперь перейти к оценке второго тома этого труда, в котором рассмат­риваются аффекты. Он легче для понимания, чем первый, но содержит взгляды, которые также являются совершенно новыми и своеобразными. Автор начинает с рассмотрения гордости и униженности. Он замечает, что объекты, возбуждающие эти чувства, очень многочисленны и на вид весьма отличны друг от друга. Гордость, или самоуважение, может возникать благодаря качествам духа, таким, как остроумие, здравый смысл, ученость, мужество, честность, или же благодаря качествам тела, таким, как красота, сила, проворство, ловкость в танцах, верховой езде, фехтовании, а также благодаря внешним преимуществам, таким, как [родная] страна, семья, дети, родственные отношения, богатства, дома, сады, лошади, собаки, платье. Затем автор приступает к отысканию того общего обстоятельства, в котором сходятся все эти объекты и которое заставляет их действовать на аффекты. Его теория распространяется также на любовь, ненависть и другие чувства. Поскольку эти вопросы, хотя они и любопытны, нельзя сделать понятными без долгих рассуждений, мы здесь их опустим.

Может быть, читателю более желательно, чтобы мы сообщили ему о том, что говорит наш автор насчет свободы воли. Он сформулировал основания своей доктрины, высказавшись относительно причины и следствия, как это объяснено выше. «Всеобщее признание получило то обстоятельство, что действия внешних тел имеют необходимый характер и что при перенесении их движения на иные тела в их притяжении и взаимном сцеплении нет ни малейших следов безразличия, или свободы». «Следовательно, все, что находится в одном и том же положении с материей, должно быть признано необходимым. Для того чтобы мы могли знать, справедливо ли это и по отношению к действиям ума, мы можем исследовать материю и рассмотреть, на чем основана идея необходимости ее действий и почему мы заключаем, что одно тело или действие является неизбежной причиной другого».

«Уже было найдено, что ни в одном единичном примере необходимая связь какого-либо объекта не обнаруживается ни нашими чувствами, ни разумом и что мы никогда не в состоянии настолько глубоко проникнуть в сущность и строение тел, чтобы воспринять принцип, на котором основывается их взаимное влияние. Мы знакомы лишь с их постоянным соединением. Из этого постоянного соединения возникает необходимость, в силу которой дух понуждается переходить от одного объекта к другому, ему обычно сопутствующему, и выводить существование одного из существования другого. Здесь, таким образом, есть две особенности, которые следует рассматривать как существенные для необходимости, а именно постоянное соединение и выводная связь (inference) в уме, и всякий раз, когда мы обнаруживаем это, мы должны признать, что налицо необходимость». Однако нет ничего более очевидного, чем постоянное соединение определенных поступков с определенными мотивами. А если не все поступки постоянно соединены с их подлинными мотивами, то эта неопределенность не больше той, которую можно повседневно наблюдать в действиях материи, где в силу смешения и неопределенности причин действие часто изменчиво и неопределенно. Тридцать гран опиума убьют любого человека, который не привычен к нему, хотя тридцать гран ревеня не всегда прослабят его. Подобным же образом страх смерти всегда заставит человека сойти на двадцать шагов с его пути, хотя и не всегда заставит его совершить дурной поступок.

И подобно тому как часто имеет место постоянное соединение волевых актов с их мотивами, так и умозаключение о мотивах, исходящее из актов, часто столь же достоверно, как и любое рассуждение относительно тел. И такое умозаключение всегда пропорционально постоянству указанного соединения.

На этом основываются наша вера в свидетельства, наше уважение к истории и по сути дела все виды нравственной очевидности, а также почти все наше поведение в ходе жизни.

Наш автор претендует на то, что это рассуждение проливает новый свет на весь спор в целом, ибо выдвигает новое определение необходимости. И действительно, даже наиболее ревностные защитники свободы воли должны признать такое соединение и такое умозаключение относительно человеческих поступков. Они будут только отрицать, что этим обусловлена необходимость в целом. Но тогда они должны показать, что в действиях материи мы имеем идею еще чего-то иного, а это согласно предыдущему рассуждению невозможно.

От начала до конца всей этой книги налицо весьма значительные претензии на новые открытия в философии; но если что-либо и может дать автору право на славное имя изобретателя, так это то, что он применяет принцип ассоциации идей, который пронизывает почти всю его философию. Наше воображение обладает громадной властью над нашими идеями. И нет таких идей, которые отличались бы друг от друга, но которых нельзя было бы в воображении разъединять, соединять и комбинировать в любых вариантах фикций. Но, несмотря на господство воображения, существует некая тайная связь между отдельными идеями, которая заставляет дух чаще соединять их вместе и при появлении одной вводить другую. Отсюда возникает то, что мы называем a propos в разговоре; отсюда возникает и связность в письме; отсюда же происходит та цепь мыслей, которая возникает у людей обычно даже при самых бессвязных мечтаниях. Эти принципы ассоциации сводятся к трем, а именно: сходству - картина естественно заставляет нас думать о человеке, который на ней изображен; пространственной смежности - когда упоминают о Сен-Дени, естественно приходит на ум идея Парижа; причинности - думая о сыне, мы склонны направлять наше внимание на отца. Легко представить себе, какие широкие последствия должны иметь эти принципы в науке о человеческой природе, коль скоро мы примем во внимание, что в той мере, в какой это касается ума, они суть единственные связи, которые соединяют части Вселенной или связывают нас с каким-либо лицом или объектом, внешним по отношению к нам. Ибо так как только посредством мысли какая-либо вещь может действовать на наши аффекты и так как последние представляют собой единственные связующие [звенья] наших мыслей, то реально они являются для нас тем, что скрепляет Вселенную, и все действия ума должны в огромной мере зависеть от них.

Юм Д. Сокращенное изложение (Трактат о человеческой природе) // Антология мировой философии. - М., 1970. - С.574-593.

«Познаваем ли мир?»- это традиционный вопрос, возникший еще в древнюю эпоху, когда философия делала свои первые шаги.

Этот вопрос в гносеологии рассматривается как множество других, вытекающих вопросов. Например, как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру? В состоянии ли наше мышление познавать действительный мир? Можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире составлять верное отражение действительности? Ответы на эти вопросы предполагают сложность познания предметов, процессов, ситуаций, наличие не только внешней их стороны, но и внутренней. Поэтому вопрос состоит не в том, а в том, можно ли достоверно познать предметы, их сущности и проявления сущности.

В истории философии сложились две позиции: познавательно-реалистическая и агностическая.

Итак, агностицизм (от греческого agnostos - недоступный познанию)- философское учение, отрицающее возможность познания объективного мира и достижимость истины;

Наличие агностицизма в философии свидетельствует о том, что познание есть сложный феномен, что здесь есть над чем поразмыслить, что оно заслуживает специального философского продумывания.

Всякое познание, по мнению агностиков, приобретается только при посредстве органов чувств, познанием явлений. Следовательно, предметом человеческого познания может быть лишь то, что доступно этим чувствам, т.е. один чувственный мир. Создаваемые человеком нравственные принципы и представления о высшем существе, о Боге, суть не более, чем результат того же опыта и деятельности души и ее естественного стремления найти вездесущую и всепроникающую силу, которая обуславливает и сохраняет мировой строй.

Изначально агностицизм относился исключительно к возможности познания бога, однако вскоре был распространен и на возможность познания объективного мира в принципе, чем сразу противопоставил себе многих естествоиспытателей и философов.

Д. Юм обратил внимание на причинность, на ее трактовку учеными. Согласно принятому тогда пониманию, в причинно-следственных связях качество следствия должно быть равно качеству причины. Он указывал на то, что в следствии есть немало такого, чего нет в причине. Юм сделал вывод: объективной причины нет, а есть лишь наша привычка, наше ожидание связи данного явления с другими и фиксация этой связи в ощущениях. Мы в принципе не знаем и не можем знать, полагал он, существует или не существует сущность предметов как внешний источник ощущений. Он утверждал: “ Природа держит нас на почтительном расстоянии от своих тайн и представляет нам лишь знание немногих поверхностных качеств ” .

В своем Трактате о человеческой природе, Юм изложил проблему следующим способом

Никакое количество наблюдений белых лебедей не может позволить сделать вывод, что все лебеди являются белыми, но достаточно наблюдения единственного черного лебедя, чтобы опровергнуть это заключение.

Юм раздражался фактом, что наука его дней испытала переход от схоластики, полностью основанной на дедуктивном рассуждении (никакого акцента на наблюдении реального мира) к чрезмерному увлечению наивным и неструктурированным эмпиризмом, благодаря Фрэнсису Бэкон2. Бэкон приводил доводы против "прядения паутины изучения" не имеющей практического результата. Наука перенесл, акцент на эмпирическое наблюдение. Проблема состоит в том, что, без надлежащего метода, эмпирические наблюдения могут приводить к заблуждениям. Юм стал предупреждать против такого знания и подчеркивать потребность в некоторой строгости в сборе и интерпретации знания.

Юм считал, что наше познание начинается с опыта и заканчивается опытом, без врождённого знания. Поэтому мы не знаем причину нашего опыта. Так как опыт всегда ограничен прошлым, мы не можем постичь будущего. За такие суждения Юм считался большим скептиком в возможности познании мира через опыт.

Опыт состоит из восприятий, восприятия делятся на впечатления (ощущения и эмоции) и идеи (воспоминания и воображения). После восприятия материала познающий начинает обрабатывать эти представления. Разложение по сходству и различию, далеко друг от друга или рядом (пространство), и по причинно-следственной связи. Всё состоит из впечатлений. А каков источник ощущения восприятия? Юм отвечает, что существует, по меньшей мере, три гипотезы:

• 1. Существуют образы объективных предметов (теория отражения, материализм).
• 2. Мир -- это комплекс ощущений восприятия (субъективный идеализм).
• 3. Ощущение восприятия вызывается в нашем уме Богом, высшим духом (объективный идеализм).

Юм ставит вопрос, какая же из этих гипотез верна. Для этого надо сравнить эти типы восприятий. Но мы закованы в черте нашего восприятия и никогда не узнаем, что за ней. Значит вопрос о том, каков источник ощущения -- принципиально не разрешимый вопрос. Всё может быть, но мы никогда не сможем это проверить. Никаких доказательств существования мира не существует. Нельзя ни доказать, ни опровергнуть.

Иногда создаётся ложное впечатление, что Юм утверждает абсолютную невозможность познания, но это не совсем так. Содержание сознания мы знаем, значит мир в сознании известен. То есть мы знаем мир, который является в нашем сознании, но мы никогда не узнаем сущности мира, мы можем узнать только явления. Причинно-следственные связи в теории Юма -- это результат нашей привычки. А человек -- это пучок восприятий. агностицизм философский учение юм

Основу нравственности Юм видел в нравственном чувстве, однако он отрицал свободу воли, считая, что все наши поступки обусловлены аффектами. агностический философия фетишизация восприятие

Есть, однако, субъективная причинность - наша привычка, наше ожидание связи одного явления с другим (нередко по аналогии с уже известной связью) и фиксация этой связи в ощущениях. За пределы этих психических связей мы проникнуть не можем. «Природа, - утверждал Юм,- держит нас на почтительном расстоянии от своих тайн и предоставляет нам лишь знание немногих поверхностных качеств объектов, скрывая от нас те силы и принципы, от которых всецело зависят действия этих объектов»

Посмотрим, как сам Юм определял сущность своей философской позиции. Известно, что он называл ее скептической.

В "Сокращенном изложении..." "Трактата..." Юм называет свое учение "очень скептическим (very sceptical). Убежденный в слабости человеческого духа и в узости его познавательных возможностей, Юм не мог согласиться с тем, что в познании вообще нет ничего достоверного. Поэтому в "Добавлении" к первой книге "Трактата...", где Юм еще раз возвращается к проблеме пространства, он пробует подыскать более гибкое обозначение для своего скептицизма и называет его всего лишь "смягченным (mitigated)"

Агностицизм - это наиболее точное определение основного содержания философии Юма. Отклонение от агностицизма в "Трактате о человеческой природе", выразившееся в построении догматической схемы духовной жизни человека, было предпринято Юмом не с целью поколебать агностицизм, но, наоборот, с целью реализовать вытекающие из него рекомендации. А они состояли в отказе от попыток проникновения в объективную реальность и в познавательном скольжении по поверхности явлений, т. е. в феноменализме. По сути дела, это лишь иное название для агностицизма Юма, но рассматриваемого как метод

Буржуазные историки философии предпочитают чаще всего характеризовать метод Юма как "эмпирический (experimental, empirical)", т. е. не идут дальше той его характеристики, которую ему давал сам Юм, и фиксируют ее без дальнейшего анализа , нередко неправомерно отождествляя его метод с методом Ньютона, о котором тот писал, например, в третьей книге "Оптики". Между тем, эмпирический метод эмпирическому методу рознь. Юм не проводил никаких экспериментов, в том числе психологических, и его "эмпирический" (дословно: экспериментальный) метод заключался в требовании лишь описывать то, что непосредственно принадлежит сознанию. "...Мы никогда не сможем, - писал он, - проникнуть далеко в сущность и конструкцию тел, чтобы можно было воспринять принцип, от которого зависит их взаимовлияние" .

Не понимая диалектики соотношения относительной и абсолютной истин, Юм приходит в результате к неверию в научное познание. А.И. Герцен метко заметил, что | скептицизм Юма способен "убивать своей иронией, своей негацией всю науку за то, что она не вся наука" .

• 1. См., например, D. G. G. М а с N a b b. David Hume. His theory of Knowledge and Morality. London, 1951, pp. 18 - 19. Макнабб считает, что Юм пользовался, кроме того, для убеждения читателей "методом вызова на спор (challenge)", разъясняя им при этом, что желая большего, чем только ориентации в явлениях, они сами не знают, чего собственно хотят. (Ср. J. А. Рassmоrе. Op. cit., где на стр. 67 проводится аналогия этого метода с тезисом 6.53 в "Логико-философском трактате" Витгенштейна).
• 3. А.И. Г е р ц е н. Избр. филос. произв. т. I, стр. 197.

Излюбленный пример Юма - с хлебом, относительно которого ученые будто бы никогда не узнают, почему именно им люди могут питаться, хотя они и могут на разные лады описывать, как люди питаются им. Здесь нет нужды специально доказывать, что этот феноменалистский запрет Юма оказался столь же несостоятельным, как и более позднее предсказание позитивиста О. Конта, что люди никогда не смогут познать химического состава космических тел!

Феноменализм Юма выразил одну из характерных черт буржуазного мировосприятия - фетишизацию непосредственно данного. В наши дни в буржуазной философии наблюдается своеобразное явление, которое имеет прямую связь с указанной чертой, - это стремление максимально опустить философию до уровня обыденного сознания, приспособить ее к мироощущению среднего буржуа, к его интуитивным реакциям на окружающую среду и тем ситуациям, которые возникают в его повседневной жизни. В этом стремлении большинство из буржуазных философов XX в. - наследники Давида Юма (хотя далеко не все они склонны открыто признать это). Недаром в "Заключении" к первой книге "Трактата..." Юм писал, что скептическое настроение лучше всего выражается в подчинении человека обычному ходу вещей.

Литература

• 1. Алексеев П.В., Панин А.В. Философия. Учебник. М., 2000.
• 2. Философский словарь. / Под ред. И.Т. Фролова. М., 1991.
• 3. Фролов И.Т. Введение в философию. Учебник для вузов. В 2 ч. Ч. 1. М.,
• 1990.
• 4. Радугин А.А. Философия. Курс лекций. М., 1995.