Борис и билл. Из книг

Национальный архив США в соответствии с законом рассекретил записи бесед Бориса Ельцина и Билла Клинтона, которые президенты вели с 1996 по 1999 годы. Записи сделаны американской стороной. С Москвой, по словам пресс-секретаря президента России Дмитрия Пескова, их публикация не согласовывалась. Эти документы общим объемом 591 страница содержат много неизвестных прежде подробностей как частного характера, так и политически значимых.

Борис Ельцин и Билл Клинтон общались всего семь лет, но за это время успели встретиться 18 раз и 56 раз поговорить по телефону. Их беседы могли бы стать основой захватывающей драмы с элементами и фарса, и трагедии. Это были годы мучительного перехода России к рыночной экономике и поисков новой идентичности. Для Америки и Запада в целом время было тоже не простое. На смену холодной войне пришли новые угрозы: международный терроризм, распад Югославии, мировой экономический кризис. События в России, слабой, но по-прежнему грозной в военном отношении, оставались предметом глубокой озабоченности в Вашингтоне, и разговоры лидеров двух стран в полной мере отражают эту тревогу.

23 октября 1995 года. Гайд-Парк, США. Борис Ельцин – журналистам: "Вы предрекли, что наша встреча сегодня провалится. Так вот не первый раз я вам говорю, что вы провалились!"

Досье открывается разговором во время завтрака в Кремле 21 апреля 1996 года. Для Бориса Ельцина это был критический момент: он вел кампанию за переизбрание на пост президента, на этот раз – независимой России. Его положение было исключительно сложным, рейтинг упал, по некоторым источникам, до трех процентов. Вместе с тем популярность вождя коммунистов Геннадия Зюганова неуклонно росла.

Россия веками реформировалась, но ни разу не довела реформы до ума

В разговоре с Клинтоном Ельцин не скрывал трудностей. Из шести зарегистрированных кандидатов шансы есть, по его словам, только у него и Зюганова. Президент России заявляет президенту США, что настроен на победу в первом туре и просит его не поддерживать Зюганова. "Об этом можешь не беспокоиться, – отвечает Клинтон. – Мы 50 лет работали на другой результат".

"Зюганов притворяется социал-демократом, – просвещает его Ельцин. – Это у него не пройдет. Он покончит с реформами и отменит приватизацию. Конечно, Россия не может себе позволить такого президента. Россия веками реформировалась, но ни разу не довела реформы до ума. Петр Великий, например. Екатерина. Столыпин. Никому не удалось. Социал-демократы работали против реформ".

Мне не нужна власть. Но когда я почувствовал угрозу коммунизма, я решил избираться

Ельцин жалуется на американскую прессу, которая считает, что "не стоит бояться коммунистов, что они хорошие, достойные и добрые люди". Он раскрывает глаза Клинтону: "Половина из них фанатики. Они все разрушат. Это значит – будет гражданская война. Они сотрут границы между республиками. Они хотят забрать назад Крым. Они даже претендуют на Аляску... Мне не нужна власть. Но когда я почувствовал угрозу коммунизма, я решил избираться. Мы должны предотвратить это".

Борис просит друга Билла помочь сделать Россию полноценным членом "Семерки" – по его расчетам, это добавит к его рейтингу 10 процентов: "Знаешь, Билл, в этой кампании ты играешь роль. Возможно, это не очень хорошо известно, но психологически это очень важно".

Клинтон отвечает, что ему понятно чувство обиды, которое граждане России питают в отношении Запада и особенно США. Но он не хочет делать чего-то, что будет использовано во вред Ельцину. Он приводит в пример свой родной штат Арканзас. В 1984 году Клинтон избирался в губернаторы, и необыкновенно популярный президент Рейган приехал агитировать против него. Однако он достиг противоположного эффекта: Клинтон был избран. Поддержка президента США может создать ложное впечатление, что Ельцин проводит политику, выгодную не России, а Америке.

Для моей кампании срочно нужен кредит в два с половиной миллиарда долларов

"Это твои первые настоящие выборы, – говорит президент США. – Кажется, Аристид сказал, что на самом деле важны вторые". Вряд ли Борис Ельцин понял, что речь идет о президенте Гаити Жан-Бертране Аристиде, который был избран в 1990 году, свергнут военными в следующем, покинул страну, в 1993-м при поддержке администрации Клинтона и американского воинского контингента вернулся и в 2000-м во второй раз стал президентом. Он действительно не раз говорил, что для демократии важны вторые после диктатуры выборы.

7 мая. Президентская кампания в самом разгаре. До выборов пять недель. Борис Ельцин звонит Биллу Клинтону. "Пожалуйста, пойми меня правильно, – говорит он. – Билл, для моей кампании мне срочно нужен кредит в два с половиной миллиарда долларов". Президент США явно обескуражен: "Позволь спросить: разве реструктуризация российского долга Парижским клубом не помогла тебе? Я думал, это приведет к тому, что в страну поступит несколько миллиардов долларов". Деньги МВФ придут только во второй половине года, возражает Ельцин. А они нужны уже сейчас – нечем платить пенсии и зарплаты. Клинтон обещает поторопить МВФ – это все, чем он может помочь.

Я видел фотографию, как ты танцуешь с девчонками из ансамбля, смотришься отлично

18 июня. Ельцин и Зюганов вышли во второй тур. Билл звонит, чтобы поздравить Бориса: "Последние 24 часа я следил за развитием событий и за тем, как ты привлек на свою сторону Лебедя. Я понимаю, что ты делаешь, и надеюсь, это тебе поможет". Генерал Александр Лебедь, избиравшийся от Конгресса русских общин, занял в первом туре третье место и был назначен секретарем Совета Безопасности. Для ободрения собеседника, жалующегося на усталость от выборов, президент США говорит: "Я видел фотографию, как ты танцуешь с девчонками из ансамбля, смотришься отлично. Мне вот ничего подобного перед выборами не устраивают".

10 июня 1996 года. Ростов-на-Дону. Борис Ельцин танцует на предвыборном концерте с группой Евгения Осина.

10 июля. Новый разговор о кредите МВФ. "Если решение не будет принято к концу следующей недели, – утверждает Ельцин, – это будет означать конец реформ и, в сущности, конец России. Последствия будут катастрофическими и стремительными, не только для России, но и для глобальной финансовой системы".

Клинтон отвечает, что России необходимо провести налоговую реформу и принять антикризисную программу – если не получится сделать это через Думу, президент должен использовать "всю полноту своей законной власти". Ельцин обещает попробовать первое, прежде чем решиться на второе.

Президенты не обменивались дежурными, формальными звонками, их встречи никогда не были протокольными. В каждой их беседе было нечто важное, злоба дня перемежалась фразами личного порядка. Встречаются и реплики, интересные для нас сегодня. На саммите в Хельсинки 21 марта 1997 года Ельцин говорит Клинтону, что они работают ради будущего, чтобы не было возврата к холодной войне: "Сползание в прошлое просто неприемлемо. По правде говоря, мы оба избраны на второй срок, до 2000 года. Ни у кого из нас не будет третьего срока".

Из этого высказывания следует, что Ельцин считал второй президентский срок последним, без всяких "подряд" или вразбивку.

Одним из постоянных раздражителей в двусторонних отношениях был вопрос о расширении НАТО на восток. На хельсинкских переговорах президент России заявляет, что подпишет только такое соглашение о партнерстве с НАТО, которое будет юридически обязывающим для всех членов альянса, в котором будет сказано, что НАТО не принимает решений без консультаций с Россией и не будет расширяться за счет бывших советских республик, "особенно Украины". "У нас нет территориальных претензий или гегемонистских устремлений в отношении этих стран или любых других", – объясняет он. И тут же добавляет: "Наши отношения с СНГ и странами Балтии должны быть такими же, как ваши внутри НАТО", Ельцин предостерегает Клинтона: "Мы видим, как вы и украинцы развиваете ваши отношения. Это не помогает нам решать российско-украинские проблемы".

Он еще долго рассуждает об особых отношениях России с соседями и, наконец, предлагает Клинтону: если нельзя записать в текст соглашения пункт о неприсоединении к НАТО бывших советских республик, "давай договоримся устно, по-джентльменски", не оглашая договоренность публично.

Какой ужасный сигнал мы пошлем, если заключим тайную сделку

"Если мы договоримся не принимать в НАТО бывшие советские республики, – отвечает на это президент США, – это плохо отразится на наших усилиях построить новую НАТО, но это также будет плохо для ваших усилий построить новую Россию... Только подумай, – внушает он президенту России, – какой ужасный сигнал мы пошлем, если заключим, как ты предлагаешь, тайную сделку. Во-первых, в этом мире нет ничего тайного. Во-вторых, это будет значить: наш военный союз по-прежнему направлен против России, но есть граница, которую мы не переходим. А Россия такой сделкой говорит: мы – прежняя империя, только не можем дотянуться до Запада".

Ельцин кивает, но все-таки предлагает: "Ладно, тогда давай договоримся – с глазу на глаз – что бывшие советские республики не будут приняты в первую очередь". Но и в этом не нашел понимания у своего визави. "Мы должны найти решение краткосрочной проблемы, чтобы она не породила в будущем долгосрочной, – отвечает Клинтон, – чтобы не ожили старые стереотипы о вас и ваших намерениях".

Из этого диалога явствует, что никаких обещаний не расширяться на восток НАТО Москве не давала. 27 мая того же 1997 года в Париже был подписан Основополагающий акт о взаимных отношениях, сотрудничестве и безопасности между Россией и НАТО, в котором был лишь пункт о том, что НАТО не будет размещать на территории новых членов ядерное оружие.

Прошу тебя прекратить бомбардировки и выработать общую тактику против Милошевича

Отношения двух лидеров не всегда оставались ровными и дружескими. Самый серьезный срыв произошел в марте 1999 года, когда НАТО начала военную операцию против Сербии в ответ на этнические чистки в Косове, впоследствии признанные преступлениями против человечности. В ходе крайне напряженных телефонных переговоров Ельцин теряет самообладание, перебивает собеседника, твердит, что тот бомбардировками губит все достигнутое в двусторонних отношениях, что дипломатия – единственно правильный путь к разрешению конфликта: "Ради нашего будущего, ради себя и меня, ради будущего наших стран, во имя безопасности Европы прошу тебя прекратить бомбардировки и предлагаю встретиться где-нибудь и выработать общую тактику против [лидера Югославии] Милошевича". Но Клинтон остается неколебим: Милошевичу нельзя верить. "Думаю, после первого этапа боевых действий мы должны вернуться к дипломатии, – говорит он. – Может быть, тогда Милошевич прислушается". Ельцин отвечает, что неуступчивость Клинтона сильно осложняет, если не делает вообще невозможными их дальнейшие контакты, сухо прощается и кладет трубку.

Об одном прошу: отдай Европу России

В следующем разговоре, в середине апреля, он сообщает Клинтону, что "антиамериканские и антинатовские настроения растут в России, как лавина", что от него требуют вмешаться в конфликт и "наши возможности противостоять этим требованиям ограничены".

Последняя встреча двух президентов состоялась в ноябре 1999 года в Стамбуле. Среди прочего речь шла об американской системе противоракетной обороны, элементы которой планировалось разместить и в Европе. "Я все еще не перестал верить в тебя, – говорит Клинтону Ельцин. – Об одном прошу: отдай Европу России. США не в Европе. Европой должны заниматься европейцы. Россия – наполовину Европа, наполовину Азия". "Так ты и Азию хочешь?" – явно иронизирует Клинтон. "Еще бы, еще бы, Билл!" – подтверждает Ельцин. "Думаю, европейцам это не очень-то понравится", – говорит Клинтон. "Не всем, – соглашается Ельцин. – Но я европеец. Я живу в Москве. Москва – в Европе, и мне это нравится. Можешь брать все другие страны и защищать их безопасность. Я возьму Европу и обеспечу безопасность ей... Билл, я серьезно. Отдай Европу Европе. Европа еще никогда не чувствовала себя ближе к России, чем теперь".

Путин продолжит линию Ельцина в демократии и экономике и расширит контакты России

Клинтону не пришлось отвечать на эти призывы – разговор ушел в сторону. Но когда президент США заговорил о положении в Чечне, где с августа шла вторая война, президент России неожиданно встал и объявил встречу законченной, потому что она продолжается на шесть минут дольше условленного времени. Уже вдогонку ему Билл Клинтон задал вопрос: "Кто выиграет выборы?" (Президентские, назначенные на март следующего года.) "Путин, конечно, – ответил, не раздумывая, Ельцин. – Он будет преемником Бориса Ельцина. Он демократ и знает Запад". – "Он очень толковый", – отметил Клинтон. "Он жесткий, – сообщил Ельцин. – У него есть внутренний стержень. Он внутри жесткий, и я сделаю все возможное, чтобы он победил – законно, конечно. И он выиграет. Он продолжит линию Ельцина в демократии и экономике и расширит контакты России. У него есть энергия и ум, чтобы добиться успеха".

"БИЛЛ И БОРИС. Записки о президентской дипломатии". Так называется появившаяся на книжных прилавках книга бывшего заместителя государственного секретаря Соединенных Штатов С. Тэлботта. Автор, близкий друг бывшего президента США Билла Клинтона, курировавший в госдепе российское направление, лучше кого бы то ни было знает реальный механизм взаимоотношений американского и российского руководства. Книга строго документальна и написана, как говорится, стопроцентным американцем, до мозга костей убежденным в превосходстве США над всем остальным миром. Тэлботт не считает нужным смягчать формулировки, касающиеся Ельцина, Черномырдина, Путина и других российских политиков - слабые и зависимые должны прислушиваться к сильным, а не наоборот. Что же касается их возможных протестов и обид, то пусть привыкают помалкивать и не возражать. Невелики птицы. Цинично, но уж лучше горькая правда, чем сладкая дипломатическая ложь.
ЧИТАЯ КНИГУ, испытываешь мучительное чувство стыда. Пускай над нами, простыми россиянами, с позиции американского дипломата, до сих пор и довлеют традиции "советского тоталитаризма". Но у нас, особенно тех, кто воспитывался и жил в советское время, сохранилось уважение и любовь к своей стране. Больно, обидно читать то, что написано хорошо осведомленным американцем о наших недавних, да и нынешних руководителях, в особенности о том, как они шли к власти или пытались сохранить ее... Вот, например, как Тэлботт приоткрывает завесу назначения В. Путина преемником Ельцина:
"Топор упал на шею Степашина (тогдашнего главы российского правительства. - В. Л.). 9 августа Ельцин объявил, что номинирует на должность премьер-министра Владимира Путина - уже пятого премьер-министра за последние полтора года. Татьяна (дочь Ельцина. - В.Л.,) и Валентин Юмашев (близкий Ельцину журналист, женившийся впоследствии на его дочери. - В. Л.) убедили Ельцина, что сочетание управленческих навыков и личной преданности Путина делает его самым надежным преемником.
- Он нас не сдаст, - сказала Татьяна (они полагали, что Путин защитит Ельцина и его семью от правовых действий, вызванных голословными обвинениями в коррупции. Некоторые твердолобые думцы по-прежнему хотели судить Ельцина за демонтаж СССР и превращение России чуть ли не в лакея Запада)".
Дочь больного, спившегося (об этом Тэлботт тоже пишет вполне откровенно) президента вместе со своим ничем не примечательным любовником ставит у руля страны человека, который в силу "личной преданности" и "управленческих навыков" должен спасти семью от неизбежного суда за тягчайшие государственные преступления и коррупцию. Тэлботт, правда, считает обвинения президентской семьи в коррупции "голословными". Но мы-то в отличие от него живем в реальной российской жизни и знаем, какой размах приобрело это зло именно в годы ельцинского правления. А рыба, как всем известно, гниет с головы.
Впрочем, Тэлботт от комментариев по поводу того, кто и как организовал выдвижение Путина на главный пост, воздерживается. С "цивилизованной" демократией, в которую так свято верит мемуарист-дипломат, тут, по его мнению, все в порядке. Но вот попытаемся представить аналогичную ситуацию в тех же США. Допустим, что президент Буш, рейтинг которого, кстати, стремительно падает (как в свое время у Ельцина), предпринимает с помощью своих близких попытку защитить интересы своей семьи. Дочь Буша вместе со своим любовником "номинирует" в качестве будущего президента посредственного, ничем не проявившего себя, но зато преданного клану Бушей человека. А Буш-младший досрочно уходит в отставку, чтобы расчистить путь в Белый дом ставленнику своего клана. Так вот, спрашивается, возможна ли такая ситуация в США или любой другой цивилизованной стране Запада? Да за одно такое предположение, не говоря уж о конкретных действиях, любого политика в порошок сотрут, навсегда отлучив от "демократической" системы. А рьяный поборник "цивилизованных" ценностей Тэлботт считает действия ельцинского клана вполне "демократическими". Вот если бы выдвинули неугодного США "номинанта", тогда сразу же шум на весь мир... И на много лет.
Таня с Валей в Путине не ошиблись. Ельцинскую семью при нем никто пальцем не тронул, да и не тронет. Кто посмеет, если реальной власти у нее побольше, чем у нынешнего президента. Со всеми его "управленческими навыками", непонятно в чем состоящими. Страна ведь, несмотря на благоприятную экономическую конъюнктуру, фактически топчется на месте. Реальных дел ни при Ельцине, ни при Путине как не было, так и нет. Одни пустые обещания и показушные, чисто пиаровские увещевания президентом своих министров в новостных блоках ведущих телеканалов. Надо-де работать "еще лучше", "еще больше", "еще ответственней", "обратить особое внимание" и тому подобный детский сад, который в преддверии и ходе начавшихся избирательных кампаний всерьез пытаются выдать за "новаторскую" государственную деятельность. Только очень уж ограниченные и забитые люди способны поверить привычному казенному вранью о каких-то невиданных "успехах". Наслышались мы об этих "успехах" еще в ельцинское время.Тогда, правда, бодряческой трескотни было поменьше, да и "безальтернативный" Ельцин появлялся на телеэкранах куда реже, помня, видимо, по горбачевскому опыту, как опасно раздражать людей бесконечной и пустой говорильней.
Впрочем, до людей ли нынешним руководителям страны и тем, кто стоит у них за спиной? Беспросветная жизнь большинства из них, особенно в провинции, становится все хуже и хуже. Зато Таня с Валей, ставшие уже мужем и женой, по-прежнему чувствуют себя весьма комфортно. Их все еще могущественный отец и тесть тоже. Перестав хлестать бокалами "горькую" (об этом в книге Тэлботта ряд ярких мест) и потому помолодев лет на десять, он не только наслаждается заслуженным почетным отдыхом, но и подключается, подчас весьма небезуспешно, к руководству страной. Короче, семья своим выбором довольна. А это в конце концов главное.
Судя по книге С. Тэлботта, вклад Тани и Вали в то новое, что определяет теперь жизнь нашей страны, не ограничивается подбором устраивающих семью кадров. Израильский премьер-министр Барак, пишет американский дипломат, после своего визита в Москву и встречи с президентом Ельциным "позвонил Клинтону и рассказал о своих впечатлениях. Ельцин, как он считал, был "сосредоточен, энергичен и излучал энергию". Но впоследствии Барак узнал: встреча настолько подорвала силы российского президента, что после нее потребовалось экстренное вмешательство врачей. Барак сказал, что Степашин и на него произвел впечатление, но ему сообщили, что через несколько дней назначат нового премьер-министра.
- Мне назвали имя преемника, - сказал он. - Какой-то Путин".
Любопытный эпизод, не правда ли? Благодаря усилиям российских политиков-мемуаристов, включая и самого Ельцина, усилиям, которым всячески помогали "независимые" российские СМИ, сложился стереотип "внезапности" кадровых решений бывшего президента. Вспоминаются полная растерянность и ошеломление С. Степашина, тогдашнего российского премьера, когда на заседании правительства Ельцин огласил свое решение о его отставке. Для второго лица в государстве Российском это решение действительно было внезапным, о других и говорить не приходится. А вот израильский премьер и президент США были проинформированы об этом за несколько дней! Интересно, откуда они могли узнать то, что составляло по сути строжайшую государственную тайну и было известно лишь в узком президентском семейном кругу?
В книге Тэлботта приводится и другой пример подобного рода. Американское посольство в Москве, пишет он, узнало о предстоящей отставке Ельцина намного раньше других. Посол Коллинз, находившийся в приятельских отношениях с Тэлботтом, "настолько уверился в услышанном, что позвонил мне в Вашингтон, где еще не рассвело. "Тебе лучше проснуться, - обыденным хрипловатым голосом сказал он. - Похоже, сегодня Борис Николаевич выходит на работу в последний раз". Вскоре он перезвонил и посоветовал включить телевизор".
Вряд ли стоит полагать, что такая поразительная информированность вызвана только хорошей работой посольства или сотрудников спецслужб. Именно с ельцинских времен возникает опаснейшая традиция, когда о предстоящих важнейших для страны решениях в первую очередь узнают иностранцы, близкие к российским политическим верхам.
Тэлботт, впрочем, не замечает или, точнее, делает вид, что не замечает здесь очевидной аномалии, недопустимой в любом уважающем себя государстве. Для высокомерного янки мы, россияне, неполноценные, ущербные люди, которым до настоящей цивилизованности расти да расти. Нигде, правда, прямо американский дипломат об этом не говорит, он просто исходит из такой предпосылки, подкрепленной, видимо, многолетним общением с представителями нынешней заискивающей и унижающейся перед Западом российской элиты. Впрочем, одного полноценного русского, по-настоящему усвоившего западные ценности и идеалы, господину Тэлботту удалось все-таки в варварской России найти. И кто это был, вы думаете? Конечно же, Александр Яковлев, бывший член Политбюро и один из близких соратников Горбачева.
"Не стоит сильно беспокоиться о Жириновском, - делился он сокровенным с Тэлболттом, - он, в сущности, чокнутый, россияне за ним "даже в туалет не пойдут". Волноваться нужно по поводу коммунистов: они, а не фашисты, превратили последний век истории России в такое убожество. Вот на эту опасность нам следует обратить внимание... Коммунисты, как и прежде, предпочитают насилие и готовы на все, лишь бы сохранить власть... Вы должны поддерживать реформаторов, а им превыше всего требуется время. То, с чем они борются, пустило глубокие корни в русскую почву, особенно в моем поколении. Вся ваша стратегия должна дать России время, за которое страна сведет мое поколение в могилу, где ему самое место... И что бы ни говорили о Борисе Ельцине, он понимает это глубоко, до самых кишок".
Тэлботт был настолько восхищен этими словами, что сразу же поспешил порадовать ими своего друга, президента Клинтона, "зная, что они укрепят его взгляды, как укрепили мои".
Взгляды и впрямь "до глубины кишок" "гуманистические" и "высокоцивилизованные". Быстрей бы сдыхало, или, как с европейской элегантностью выражается Яковлев, "уходило в могилу, где ему место", поколение, жившее при социализме и Советской власти, с тем чтобы не мешало "реформам", возрождающим в России капитализм. Разложенная и одураченная пробуржуазно настроенными средствами массовой информации молодежь уже не будет стремиться к социальной справедливости, к бесплатному здравоохранению, образованию, к высокой духовности и настоящей культуре, к восстановлению статуса России как независимой и великой державы.
Впрочем, ельцинский режим, политику которого продолжает Путин, давно уже активно реализует яковлевско-тэлботтовские установки не только в отношении старшего поколения, но и всего российского народа. Его вымирание как неизбежный итоговый результат всех "реформ" идет на уровне миллиона человек в год. При таких темпах к концу века нас останется не более 50 миллионов, а по другим данным, и вообще 30. Население страны продолжает сокращаться вопреки всем тревожным словам и обещаниям нынешнего президента остановить этот страшный процесс. А впрочем, назовите хотя бы одно другое обещание, которое он выполнил, довел, как говорится, до победного конца. Нет таких и вряд ли будут. Таня с Валей подбирали его совсем для другого.
А между тем президентские рейтинги по-прежнему высоки. Действительно, умом Россию не понять. Тут, пожалуй, с Тэлботтом, который в своей книге не раз обращает внимание на парадоксальность и даже абсурдность российских политических реалий, можно согласиться. Наверное, потому так плохо и живем, что решаем не умом, а слепой верой в "доброго царя", "хорошего генсека", "молодого, энергичного президента". Даже когда ясно, что генсек или президент "не тянут", что "не по сеньке" возложенная на них шапка. Авось, "образумятся" и "потянут" во второй или третий срок. Да не "потянут" уже, если не "потянули" в первый... Сколько же раз можно наступать на одни и те же грабли! А мы все наступаем и наступаем. И вновь готовимся наступить на не так уж далеких президентских выборах. Ради спокойной и роскошной жизни Тани, Вали и стоящих за их спиной кучки олигархов и зарубежных "благодетелей" России. И здесь надо отдать должное господину Тэлботту - его книга подтверждает это достаточно ярко и убедительно.
Не менее интересен, впрочем, и четко обрисованный в книге механизм воздействия Вашингтона на принятие решений российским руководством - как ельцинским, так и нынешним, путинским. Ну об этом в следующем материале.

Red> Cтроуб Тэлботт, бывший заместитель государственного секретаря США, в июле станет президентом .

Данная статья является сокращенным вариантом его изданной в этом месяце книги "Рука России: Воспоминания о президентской дипломатии" (The Russia Hand: A Memoir of Presidential Diplomacy, by Strobe Talbott).

Часто пресс-конференции двух президентов превращались в то, что журналисты называли "Шоу Бориса". И Биллу Клинтону приходилось прилагать немало усилий, чтобы сгладить выходки своего коллеги, Бориса Ельцина. Клинтон, единственный из своего окружения, обладал достаточной терпимостью и готовностью прощать. Это было не просто хорошее отношение к Ельцину как к человеку, это отчасти было поддержкой того общего направления, в котором двигалась Россия.

В понедельник, 05 июня 2000 года, в полдень Билл Клинтон (Bill Clinton) и российский президент Владимир Путин спускались с Царского крыльца Большого Кремлевского дворца. В этот момент, которым заканчивалась официальная часть пятого и последнего визита Клинтона в Москву в качестве президента, все нюансы выражались языком тела: дородный Клинтон нависал над имеющим второй полусредний борцовский вес Путиным - эдакий мастер коммуникабельности, все еще не теряющий надежды установить контакт с самым холодным из клиентов, который просто отказывается покупать.

Когда они в последний раз обменялись рукопожатием, я заторопился вниз по ступеням, чтобы занять свое место на откидном сиденье в задней части салона бронированного "Кадиллака", доставленного для этого саммита самолетом из Вашингтона.

Как только Клинтон уселся на свое место, он оглянулся на Путина через толстое пуленепробиваемое стекло, улыбнулся своей самой широкой улыбкой и лихо махнул ему на прощанье рукой. Затем мы направились в сторону западной окраины Москвы, где сегодня живет вышедший на пенсию бывший российский президент Борис Ельцин.

Когда мы подъехали, Ельцин уже встречал нас у парадного подъезда

П о одну его руку стояла его жена, Наина, а по другую - его младшая дочь, Татьяна Дьяченко. Когда автомобиль тормозил перед тем, как остановиться, Клинтон заметил, что лицо у Ельцина одутловатое, землистого цвета, он казался оцепеневшим и неспособным самостоятельно держаться на ногах.

За те 8 лет, что они были знакомы друг с другом, Клинтон и Ельцин частенько шутили по поводу того, что у обоих рост 6 футов 2 дюйма (приблизительно 188 см): им проще смотреть друг другу в глаза. Теперь, когда лимузин подкатывал к остановке, Клинтон, пристально изучая встречающего его Ельцина через окно, заметил, что с того времени, как они встречались последний раз за семь месяцев до того, когда Ельцин еще был президентом, Ельцин, кажется, стал на 1-2 дюйма (2,54 - 5,08 см) ниже ростом.

После того, как Клинтон вышел машины, они с Ельцином молча обнялись и простояли так целую минуту. Ельцин повторял низким сдавленным голосом "Мой друг, мой друг". Затем, ухватив Клинтона за руку, он повел его через фойе в гостиную, залитую солнечным светом, который проникал через венецианское окно, выходившее на подстриженную лужайку и группу березок во дворе. Они сидели в креслах с позолоченными овальными спинками, рядом с облицованной небесно-голубой плиткой печью, пока Наина суетилась, подавая им чай и огромные куски обильно намазанного кремом многослойного торта, который, как она с гордостью заметила, она пекла полночи.

Клинтон приготовился к тому, что, как он думал, должно стать ненапряженным обменом воспоминаниями и любезностями, но Ельцин был настроен на то, чтобы сначала заняться делами. Сразу став суровым, он объявил, что только что разговаривал по телефону с Путиным, который хотел, чтобы он подчеркнул, что Россия будет преследовать свои интересы так, как сама считает нужным: она будет сопротивляться давлению в пользу соглашательства на любую американскую политику, которая представляет угрозу для российской безопасности. Клинтон, наслушавшийся за три дня Путина, который вежливо отвергал американский план строительства противоракетной системы, теперь подвергся бесцеремонному нажиму.

Лицо у Ельцина было суровым, фигура напряженной, обе ладони сжаты в кулаки, каждая его фраза звучала как прокламация . Он, кажется, наслаждался поручением, которое ему дал Путин. Оно давало ему возможность показать, что он далеко не немощный пенсионер, а человек, по-прежнему подключенный к власти Кремля, все еще активный выразитель российских интересов и все так же способен противостоять Соединенным Штатам, когда они пытаются диктовать остальному миру.

Клинтон терпеливо, даже добродушно выслушал запугивания

Он видел Ельцина во всех его ипостасях: рычащего медведя и папочки-медведя, задиры и сентиментального человека, упрямца, портившего все дело, и человека, с которым можно договариваться. По собственному опыту он знал, что встречи с Ельциным почти неизбежно связаны с обменом колкостями прежде, чем они двое смогут заняться настоящим делом.

Когда Ельцин, наконец-то, утихомирился, Клинтон мягко взял ситуацию под свой контроль. У него тоже было одно дело. Он не уверен, сказал он, насколько правильно "этот ваш новый парень" определяет как свою собственную силу, так и силу своей страны. Путин кажется способным вести Россию в правильном направлении, но обладает ли он теми ценными качествами, инстинктами и убеждениями, которые позволят ему реализовать эту способность?

Почему, вслух рассуждал Клинтон, Путин так готов договариваться с коммунистами, "этими людьми, которых ты, Борис, приложив столько усилий, поборол и низвергнул?" Почему Путин зажимает свободу прессы, "которая, как тебе, Борис, известно, является кровью открытого и современного общества?". Ельцин торжественно кивал головой, но не отвечал. Вся драчливость, чванливость и уверенность покинули его.

"Борис, - продолжал далее Клинтон, - ты принимаешь демократию близко к сердцу. В твоей натуре заложено доверие к людям. У тебя внутри огонь настоящего демократа и настоящего реформатора. Я не уверен, что у Путина все это имеется. Возможно, он этими качествами обладает. Не знаю. Тебе нужно за ним присматривать и использовать твое влияние, чтобы он не сбился с пути.

Ты нужен Путину. Знает он это или нет, но он действительно нуждается в тебе, Борис. Россия нуждается в тебе. Ты действительно изменил эту страну, Борис. Не каждый лидер может сказать это о стране, которой он руководил. Ты изменил Россию. России повезло, что у нее был ты. Миру повезло, что ты занимал тот пост, который занимал. Мне повезло, что был ты. Мы вдвоем сделали очень многое, ты и я. Мы пережили трудные времена. Мы ни разу не допустили, чтобы все развалилось. Мы сделали много хорошего. Все это будет жить. С твоей стороны это требовало силы воли. Многое из этого далось тебе труднее, чем мне. Я это знаю". Ельцин теперь крепко сжимал руку Клинтона, наклонившись в его сторону. "Спасибо, Билл, - сказал он. - Я понимаю".

Мы опаздывали. Затем были быстрое групповое фотографирование на веранде, поспешные слова прощания и еще одно медвежье объятие. "Билл, - сказал Борис, - Я действительно понимаю, что ты сказал. Я об этом подумаю". "Я знаю, Борис, что ты так и сделаешь, - ответил Клинтон, - потому что я знаю, что у тебя здесь". Клинтон слегка похлопал Ельцина по груди, прямо там, где находилось его больное сердце.

Оказавшись снова в машине, Клинтон несколько минут был сосредоточенным. Он смотрел через окно на ярко блестевшие в солнечном свете березы вдоль аллеи, которая вела к автомагистрали. "Возможно, я видел Бориса в последний раз, - сказал он, наконец. - Думаю, что нам его будет недоставать".

Все это начиналась далеко не так в 1993 году

Советский Союз был распущен в большой мере благодаря Ельцину, и россияне вступили в полосу беспокойного перехода от тоталитаризма к демократии , от многонациональной империи к национальному государству, от контролируемой государством экономики к рыночной экономике. Руководимый коммунистами парламент, который был настроен на то, чтобы объявить Ельцину импичмент , встречал в штыки каждый его шаг. Именно в такой атмосфере впервые встретились президенты Клинтон и Ельцин.

Был, однако, один вопрос, где Ельцин сказал, что нуждается в возможно большей и как можно более скорой помощи, и это касалось чрезвычайного фонда на строительство жилья для офицеров российской армии, которых Ельцин обещал вывести с территории прибалтийских государств в 1994 году. В нашей собственной программе мы выделили на это 6 млн. долл. Когда Клинтон упомянул эту цифру, Ельцин сказал, что ему нужно куда больше, добавив, что он может высказать эту просьбу только в частном порядке, поскольку ему неловко говорить об ужасающих условиях, в которых живет когда-то обладавшая чувством собственного достоинства российская армия.

Ельцин продолжал свое наступление - делая выпады, финты и даже пытаясь поймать на слове Клинтона, чтобы тот согласился на публичные заявления, которое можно было бы интерпретировать как американские уступки.

Но это, казалось, ничуть не волновало Клинтона

Когда пришло время благодарить Ельцина на первое доброе знакомство, он, кажется, сделал это от всего сердца. Он дал указание директору по связям Джорджу Стефанопулосу (George Stephanopoulos) заявить прессе, что Ельцин показался ему "полным энергии, настоящим бойцом", после чего он добавил - уже не для прессы - следующее: "Под дулом пистолета я делаю все, на что только способен, и этот парень точно такой же. Его не устрашают низкие шансы на успех, и сейчас он находится в своей наилучшей форме".

Едва ли можно было заявить нечто подобное, когда этим вечером к президентам присоединились обе делегации, чтобы совершить морскую прогулку по гавани Ванкувера. Не успели мы отойти от причала, как Ельцин уже опрокинул три стопки шотландского виски. На ужине в тот вечер он выпил четыре стакана вина и почти ничего не ел. Государственный секретарь Уоррен Кристофер (Warren Christopher) передал Стефанопулосу записку: "Не ест, это плохой признак. Накачался во время морской прогулки". Впоследствии наблюдение за тем, сколько принял Ельцин, стало стандартной практикой всех саммитов.

Речь Ельцина становилась все более сентиментальной, а его высказывания - слащавыми ("Би-и-лл, мы не соперники - мы друзья!"). Его помощники наблюдали за ним с возрастающей нервозностью. Они пытались отгонять от него официантов со спиртными напитками только лишь затем, чтобы президент отменял их приказания. Наш собственный президент был невозмутим. Казалось, что ему по душе ельцинские выходки.

В тот вечер, вернувшись в президентские апартаменты отеля, государственный секретарь Кристофер, советник по национальной безопасности Тони Лейк (Tony Lake) и я с сожалением рассуждали о перспективе ведения дипломатии, ставки в которой очень велики, в условиях, свидетелями которых мы были в течение дня. Клинтон сказал, чтобы мы не беспокоились. "В свое время я имел возможность немного наблюдать эту проблему , - сказал он, имея в виду личный опыт, полученный в семье своего приемного отца, который был алкоголиком. - По крайней мере, Ельцин не безнадежный пьяница ".

Экономическое состояние России и ее изобиловавший препятствиями переход к рыночной экономике были не единственными темами в повестке отношений Клинтон-Ельцин. Желание Запада расширить Организацию Североатлантического договора (НАТО) с включением в ее состав бывших стран советского блока быстро стало одной из самых трудноразрешимых проблем, которая постоянно осложняла отношения между двумя президентами.

Когда в сентябре 1994 года Ельцин прилетал в Вашингтон, Клинтон был полон решимости показать ему, что расширение НАТО не обязательно угрожает России и явится свидетельством того, что "холодная война" и в самом деле окончилась. Когда на авиабазе ВВС США Эндрюс Ельцин вышел из самолета и ступил на самоходный трап, он держался руками за перила и сосредоточивался перед каждым следующим шагом. Его сопровождающие изо всех сил пытались закрыть его от кино- и фотокорреспондентов, фиксировавших его спуск по трапу. На последней ступеньке он поскользнулся и был вынужден ухватиться за руку своей жены.

В тот вечер в отеле "Blair House" Ельцин был крепко пьян, шатался из комнаты в комнату в трусах

Один раз он спустился вниз по лестнице и стал приставать к агенту секретной службы, которому удалось уговорить его снова подняться наверх и вернуться к собственным телохранителям. Вскоре Ельцин снова появился на лестнице, громко крича "Пицца, пицца!". Наконец, его телохранители схватили его за руки и быстро увели прочь, стараясь его успокоить.

На следующий день, на первой официальной встрече в Белом доме (резиденция президента США в Вашингтоне - прим. пер.), когда две делегации сидели за столом напротив друг друга, Ельцин был более трезвым, но чрезмерно возбужденным. Он выпалил длинный список недозрелых или перезрелых предложений. "Давай, Билл, соглашайся! - повторял он то и дело, не дожидаясь ответа, что было и к лучшему, поскольку ответ всегда был одинаков: "Наши люди это обсудят, Борис".

Только когда два президента встречались с глазу на глаз, Ельцин расставался с позерством, и тогда Клинтон мог продолжать работать над ним. Такой шанс появился 27 сентября, во время неофициального завтрака в семейной столовой в Восточном крыле. Клинтон попросил меня присутствовать на этом завтраке, отчасти потому, что я мог слушать ответы Ельцина дважды, сначала по-русски, а затем в переводе на английский. Мы ожидали, что Ельцин поднимет тему будущего НАТО, но он этого не сделал. Пока шел завтрак, два президента обсудили, как мне показалось, все вопросы на земле, исключая будущее НАТО. Я начал уже удивляться, а не хочет ли Клинтон тоже избежать этой темы.

Наконец, когда подали кофе, Клинтон положил ладонь на руку Ельцину, наклонился к нему и сказал: "Борис, по вопросу НАТО я хочу быть уверенным, что ты заметил, что я ни разу не сказал, что нам не следует рассматривать членство России в этой организации или ее особые отношения с НАТО. А поэтому, когда мы говорим о расширении НАТО, мы подчеркиваем включение, а не исключение. Моя цель - поработать с тобой и с другими, чтобы максимально увеличить шансы по-настоящему единой, неделимой, интегрированной Европы.

НАТО будет расширяться, но сроки расширения пока не названы. Если мы завтра начнем принимать страны, которые хотят стать членами НАТО, то пройдет все равно несколько лет прежде, чем они будут к этому готовы, а другие это подтвердят и согласятся их принять. Вопрос упирается в психологическую безопасность и в чувство значимости этих стран. Они опасаются, что их оставят в "серой зоне", или в чистилище . А поэтому мы собираемся сделать шаг в направлении разрешения данной проблемы. Но я никогда не стану делать что-то за твоей спиной. Я хочу, чтобы мы с тобой тесно сотрудничали и прошли через это вместе".

Ельцин внимательно слушал. "Я понимаю, - сказал он, когда Клинтон кончил свою речь. - Благодарю тебя за все, что ты сказал. Если тебя спросят об этом на пресс-конференции, я бы предложил тебе сказать, что Соединенные Штаты выступают за расширение НАТО, что процесс будет длительным и постепенным. Если тебя спросят, исключаешь ли ты вступление в НАТО России, тебе следовало бы ответить "нет". Это все".

Клинтон обещал, что политика Соединенных Штатов будет руководствоваться "тремя "нет"": нет - внезапностям, нет - спешке и нет - исключению

В тот вечер Ельцин и Клинтон дали совместную пресс-конференцию в Восточной комнате Белого дома. Ельцин был в состоянии, которое заместитель государственного секретаря США Сэнди Бергер (Sandy Berger) описал как "высокая бессмыслица": - он шутил, потрясал в воздухе кулаком, играл на публику, говорил тысячу слов в минуту, перечисляя все то хорошее, что собираются сделать вместе он и его друг Билл.

Переводчик государственного департамента США Питер Афанасенко не только переводил, но и с большим мастерством изображал суть диалога. Клинтон надрывал живот со смеху. Он хотел, чтобы аудитория восприняла все это в веселом духе. Несколько коллег, знавших о ельцинской первой бурной ночи в "Blair House", бросали на меня вопросительные взгляды. Я знал, что они подозревают. Я слегка качнул отрицательно головой: я контролировал, сколько выпил Ельцин за ланчем, и этой дозы было явно недостаточно для объяснения его маниакальной словоохотливости.

В том, как Ельцин проводит эти встречи, начал вырисовываться определенный шаблон: на пленарных заседаниях, когда по обе стороны стола переговоров сидело много людей, он играл роль решительного, даже не допускающего возражений лидера, который знает, чего хочет и настаивает на том, чтобы это получить; в ходе частных бесед он становился из напористо самоуверенного внимательным и восприимчивым, уступая обольщению и уговорам Клинтона; затем на завершающей пресс-конференции он из кожи вон лез, чтобы теми способами, которые сам придумал, излучать уверенность в себе и маскировать, насколько податливым он был за закрытыми дверями.

В октябре 1995 года Ельцин прилетел в Нью-Йорк для того, чтобы выступить на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций (ООН). Там он выдал зажигательную речь, в которой сдирал кожу с НАТО за бомбежки сербских объектов в Боснии и предупреждал, что расширение НАТО будет означать "новую эру конфронтации".

Ельцин и Клинтон должны были встретиться в бывшем поместье Рузвельта (Roosewelt) в Гайд-парке, Нью-Йорк, для того, что обещало стать очень напряженными и важными переговорами по ряду спорных вопросов внешней политики. После обсуждения Боснии два президента обратили свое внимание на Договор об обычных вооруженных силах в Европе. Ельцин явно стремился к успеху. В ходе частной беседы он был более чем готов вникнуть в детали этого договора, которые тормозили работу наших переговорщиков вот уже много месяцев.

Ельцин действительно прибыл в Гайд-Парк, чтобы заключить сделку, но не в присутствии своих подчиненных. Он отправил своего советника по внешнеполитическим делам за картой, касавшейся спора по обычным вооруженным силам в Европе. Когда помощник покорно направился к двери, Клинтон поймал Ельцина за руку. "Послушай, Борис, - сказал он, - дело не в деталях, дело в главной идее. Вот чем следует озаботиться тебе и мне. Ты и я, мы не должны заниматься прополкой сорняков в этом деле".

Ельцин нахмурился и неуверенно посмотрел на дверь, через которую только что вышел его помощник по внешнеполитическим делам Дмитрий Рюриков. Клинтон наклонился к нему еще ближе и сжал его запястье. "Борис, взгляни на меня! Ты понимаешь, что я говорю. Не обращай внимания на твоего человека. Это только между нами двумя. Я считаю, что перед картой тебе следует как-то снять нагрузку, и я постарался, чтобы ты получил такую возможность. Но нам нужно сделать это быстро. Нам не нужно продолжать торговаться и дальше. Согласен? Хорошо?" "Да, - внезапно опав, сказал Ельцин. - Хорошо".

Появился официант с налитыми бокалами десертного вина

Ельцин, который уже отхлебнул за ланчем добрую половину бутылки "Russian River ", попробовал вино, счел его слишком сладким и попросил коньяку. Клинтон как хозяин чувствовал, что должен угодить желанию гостя. Мне, следовательно, выпало проследить за тем, чтобы под рукой оказался бренди .

Я не очень старался. Я вернулся с пустыми руками как раз в тот момент, когда в комнату торопливо возвращался помощник Ельцина с грузом бумаг, в числе которых, я уверен, было и какое-то российское контрпредложение. Однако к тому времени беседа между двумя лидерами уже перескочила на другие темы.

Ельцин хотел поговорить немного с прессой о своих открытых взаимоотношениях с Клинтоном. Он повторил свой первоначальный призыв к более тесным и более частым контактам, в новой вспышке пьяного рвения: "Билл, я хочу сказать, что наше сотрудничество продолжает оставаться крепким и надежным. Даже по сложным проблемам, как, например, Босния , мы сможем найти решение. Наше сотрудничество очень много значит для нас. Оно нужно не только нам, оно нужно всему миру. Мы можем уйти со сцены, однако то, чего мы достигли, останется в качестве нашего наследия. Это главное, к чему мы должны стремиться в общении друг с другом. Это ты и я, Билл и Борис".

Когда они встали, чтобы выйти на встречу с прессой, Клинтон подарил Ельцину пару ковбойских сапог ручной работы, которые должны были подойти ему больше, чем пара, подаренная Джорджем Бушем-старшим в Кэмп-Дэвиде в феврале 1992 года

Клинтон попросил Ельцина снять один из ботинков, чтобы они могли сравнить размеры. Они обменялись правыми ботинками, которые очень хорошо подошли им по размеру, что позволило Клинтону отметить, как он всегда делал, насколько похоже их телосложение. Этот факт, судя по всему, всегда нравился Ельцину. Ельцин сказал, что им, может быть, стоит пойти на пресс-конференцию в ботинках друг друга, однако руководитель его протокола, Владимир Шевченко, на грани паники убедил Ельцина не делать этого. "Борис Николаевич, - зашептал он, - пресса преподаст этот факт в неприглядном виде".

Во время пресс-конференции Ельцин устроил журналистам именно то "Шоу Бориса", на которое они рассчитывали. Он высмеял средства массовой информации за то, что они предсказывали, что разногласия Соединенных Штатов и России по поводу Боснии превратят саммит в катастрофу. Показывая пальцем прямо в камеру, Ельцин прорычал: "Сейчас, в первый раз я могу сказать вам, что катастрофа - это вы!"

Дипломатия в исполнении Ельцина всегда была своего рода представлением, а когда он был пьяным, то представление превращалось в бурлеск (эстрадное представление с элементами фарса - прим. пер.): это был один худших инцидентов, произошедших до сих пор. Клинтон, однако, зашелся смехом, хлопнул Ельцина по спине и принялся вытирать слезы из глаз. "Только убедитесь, что вы правильно все поняли", - сказал он, подойдя к микрофону и продолжая смеяться - немного натужно и неубедительно.

Я чувствовал, что Клинтон пытается прикрывать Ельцина. Возможно, он посчитал, что если оба президента будут дурачиться, то в новостных сообщениях будет уделяться меньше внимания опьянению Ельцина.

Каковы бы ни были мотивы Клинтона, вся эта сцена заставила вздрогнуть окружение американского президента

Возвращаясь к первому саммиту в Ванкувере , следует сказать, что снисходительность Клинтона по отношению к Ельцину иногда приводила в ужас тех из нас, кто работал в команде президента. То, что мы считали в поведении Ельцина ужасным, Клинтон находил забавным.

Вскоре после этого, когда я сел рядом с президентом в вертолет, направляющийся обратно в Нью-Йорк, Клинтон, все еще посмеиваясь, спросил: "Вот это было шоу, да?" Я подозреваю, что он хотел, чтобы его похвалили за то, как он справился с опасной ситуацией.

Я не мог заставить себя аплодировать ему, однако я не осмелился и критиковать его. Поэтому я просто сказал: "Ну, то, что было между вами двумя, было очень положительным и полезным. Вы действительно смогли обсудить с ним суть дела. Я надеюсь, что пресс-конференция никак ему не навредит".

Клинтон выслушал это, а затем пристально посмотрел на меня. После чего сказал: "Вы знаете, мы должны помнить, что у Ельцина есть проблемы, однако он хороший человек. Он делает все что может, пытаясь решить огромное количество проблем, имеющихся у него дома. Я думаю, что мы решим этот вопрос с Боснией , и для него все это сложнее, чем для меня. У меня есть проблемы, но совершенно другого рода. Мы никогда не должны забывать, что пьяный Ельцин лучше, чем большинство непьющих альтернативных кандидатур".Я уже слышал подобные высказывания раньше, однако на этот раз в них слышался упрек.

Клинтон считал, что я не только слишком строго отношусь к Ельцину - он считал, что я должен смягчить свое отношение и к нему самому

Я начал кое-что понимать о моем шефе и его видимой безграничной способности мириться с выходками Ельцина или смеяться над ними. Отчасти это происходило не только лично из-за Ельцина - частично это была наша поддержка того общего направления, в котором двигалась Россия. Вся страна, как и Ельцин, была в беспорядке.

Однако снисходительное отношение Клинтона к поведению Ельцина имело, судя по всему, более глубокие корни. Главное, как я себе это представлял, могло быть в том, что Ельцин сочетал в себе поразительную решительность и силу духа, совместно с абсурдной недисциплинированностью и каким-то талантом к самоунижению.

Он был и очень великий человек, и очень плохой парень, и прирожденный лидер, и неизлечимый тиран . Клинтон все это понимал, находя возможным легко прощать Ельцина и желая, чтобы другие прощали его тоже.

Перевод: Федотов Виктор, inoСМИ.Ru
Опубликовано на сайте inosmi.ru: 27 мая 2002, 20:28
Оригинал публикации: Boris and Bill

© Национальная информационная служба Страна.Ru, 2000. Свидетельство о регистрации в Министерстве печати РФ: Эл. # 77-4102 от 7 сентября 2000 года. При полном или частичном использовании материалов, ссылка на inoСМИ.Ru обязательна.

Две сверхдержавы, две сверхличности. Строуб Тэлботт, высший советник Клинтона по России, вспоминает о необычной дружбе, которая изменила мир

Строуб Тэлботт, бывший заместитель государственного секретаря США, в июле станет президентом Брукингского института. Данная статья является сокращенным вариантом его изданной в этом месяце книги "Рука России: Воспоминания о президентской дипломатии" (The Russia Hand: A Memoir of Presidential Diplomac, by Strobe Talbott).

В понедельник, 5 июня 2000 года, в полдень Билл Клинтон (Bill Clinton) и российский президент Владимир Путин спускались с Царского крыльца Большого Кремлевского дворца. В этот момент, которым заканчивалась официальная часть пятого и последнего визита Клинтона в Москву в качестве президента, все нюансы выражались языком тела: дородный Клинтон нависал над имеющим второй полусредний борцовский вес Путиным - эдакий мастер коммуникабельности, все еще не теряющий надежды установить контакт с самым холодным из клиентов, который просто отказывается покупать.

Когда они в последний раз обменялись рукопожатием, я заторопился вниз по ступеням, чтобы занять свое место на откидном сиденье в задней части салона бронированного "Кадиллака", доставленного для этого саммита самолетом из Вашингтона. Как только Клинтон уселся на свое место, он оглянулся на Путина через толстое пуленепробиваемое стекло, улыбнулся своей самой широкой улыбкой и лихо махнул ему на прощанье рукой. Затем мы направились в сторону западной окраины Москвы, где сегодня живет вышедший на пенсию бывший российский президент Борис Ельцин.

Когда мы подъехали, Ельцин уже встречал нас у парадного подъезда, по одну его руку стояла его жена, Наина, а по другую - его младшая дочь, Татьяна Дьяченко. Когда автомобиль тормозил перед тем, как остановиться, Клинтон заметил, что лицо у Ельцина одутловатое, землистого цвета, он казался оцепеневшим и неспособным самостоятельно держаться на ногах. За те 8 лет, что они были знакомы друг с другом, Клинтон и Ельцин частенько шутили по поводу того, что у обоих рост 6 футов 2 дюйма (приблизительно 188 см): им проще смотреть друг другу в глаза. Теперь, когда лимузин подкатывал к остановке, Клинтон, пристально изучая встречающего его Ельцина через окно, заметил, что с того времени, как они встречались последний раз за 7 месяцев до того, когда Ельцин еще был президентом, Ельцин, кажется, стал на 1-2 дюйма (2,54 - 5,08 см) ниже ростом.

После того, как Клинтон вышел машины, они с Ельцином молча обнялись и простояли так целую минуту. Ельцин повторял низким сдавленным голосом "Мой друг, мой друг". Затем, ухватив Клинтона за руку, он повел его через фойе в гостиную, залитую солнечным светом, который проникал через венецианское окно, выходившее на подстриженную лужайку и группу березок во дворе. Они сидели в креслах с позолоченными овальными спинками, рядом с облицованной небесно-голубой плиткой печью, пока Наина суетилась, подавая им чай и огромные куски обильно намазанного кремом многослойного торта, который, как она с гордостью заметила, она пекла полночи.

Клинтон приготовился к тому, что, как он думал, должно стать ненапряженным обменом воспоминаниями и любезностями, но Ельцин был настроен на то, чтобы сначала заняться делами. Сразу став суровым, он объявил, что только что разговаривал по телефону с Путиным, который хотел, чтобы он подчеркнул, что Россия будет преследовать свои интересы так, как сама считает нужным: она будет сопротивляться давлению в пользу соглашательства на любую американскую политику, которая представляет угрозу для российской безопасности. Клинтон, наслушавшийся за 3 дня Путина, который вежливо отвергал американский план строительства противоракетной системы, теперь подвергся бесцеремонному нажиму.

Лицо у Ельцина было суровым, фигура напряженной, обе ладони сжаты в кулаки, каждая его фраза звучала как прокламация. Он, кажется, наслаждался поручением, которое ему дал Путин. Оно давало ему возможность показать, что он далеко не немощный пенсионер, а человек, по-прежнему подключенный к власти Кремля, все еще активный выразитель российских интересов и все так же способен противостоять Соединенным Штатам, когда они пытаются диктовать остальному миру.

Клинтон терпеливо, даже добродушно выслушал запугивания. Он видел Ельцина во всех его ипостасях: рычащего медведя и папочки-медведя, задиры и сентиментального человека, упрямца, портившего все дело, и человека, с которым можно договариваться. По собственному опыту он знал, что встречи с Ельциным почти неизбежно связаны с обменом колкостями прежде, чем они двое смогут заняться настоящим делом.

Когда Ельцин, наконец-то, утихомирился, Клинтон мягко взял ситуацию под свой контроль. У него тоже было одно дело. Он не уверен, сказал он, насколько правильно "этот ваш новый парень" определяет как свою собственную силу, так и силу своей страны. Путин кажется способным вести Россию в правильном направлении, но обладает ли он теми ценными качествами, инстинктами и убеждениями, которые позволят ему реализовать эту способность? Почему, вслух рассуждал Клинтон, Путин так готов договариваться с коммунистами, "этими людьми, которых ты, Борис, приложив столько усилий, поборол и низвергнул?" Почему Путин зажимает свободу прессы, "которая, как тебе, Борис, известно, является кровью открытого и современного общества?". Ельцин торжественно кивал головой, но не отвечал. Вся драчливость, чванливость и уверенность покинули его.

"Борис, - продолжал далее Клинтон, - ты принимаешь демократию близко к сердцу. В твоей натуре заложено доверие к людям. У тебя внутри огонь настоящего демократа и настоящего реформатора. Я не уверен, что у Путина все это имеется. Возможно, он этими качествами обладает. Не знаю. Тебе нужно за ним присматривать и использовать твое влияние, чтобы он не сбился с пути. Ты нужен Путину. Знает он это или нет, но он действительно нуждается в тебе, Борис. Россия нуждается в тебе. Ты действительно изменил эту страну, Борис. Не каждый лидер может сказать это о стране, которой он руководил. Ты изменил Россию. России повезло, что у нее был ты. Миру повезло, что ты занимал тот пост, который занимал. Мне повезло, что был ты. Мы вдвоем сделали очень многое, ты и я. Мы пережили трудные времена. Мы ни разу не допустили, чтобы все развалилось. Мы сделали много хорошего. Все это будет жить. С твоей стороны это требовало силы воли. Многое из этого далось тебе труднее, чем мне. Я это знаю". Ельцин теперь крепко сжимал руку Клинтона, наклонившись в его сторону. "Спасибо, Билл, - сказал он. - Я понимаю".

Мы опаздывали. Затем были быстрое групповое фотографирование на веранде, поспешные слова прощания и еще одно медвежье объятие. "Билл, - сказал Борис, - Я действительно понимаю, что ты сказал. Я об этом подумаю". "Я знаю, Борис, что ты так и сделаешь, - ответил Клинтон, - потому что я знаю, что у тебя здесь". Клинтон слегка похлопал Ельцина по груди, прямо там, где находилось его больное сердце.

Оказавшись снова в машине, Клинтон несколько минут был сосредоточенным. Он смотрел через окно на ярко блестевшие в солнечном свете березы вдоль аллеи, которая вела к автомагистрали. "Возможно, я видел Бориса в последний раз, - сказал он, наконец. - Думаю, что нам его будет недоставать".

Все это начиналась далеко не так в 1993 году. Советский Союз был распущен в большой мере благодаря Ельцину, и россияне вступили в полосу беспокойного перехода от тоталитаризма к демократии, от многонациональной империи к национальному государству, от контролируемой государством экономики к рыночной экономике. Руководимый коммунистами парламент, который был настроен на то, чтобы объявить Ельцину импичмент, встречал в штыки каждый его шаг. Именно в такой атмосфере впервые встретились президенты Клинтон и Ельцин.

Саммит в Ванкувере начался в субботу, 3 апреля, с встречи между президентами, на которой присутствовали всего несколько их помощников и переводчики. Стояла цель сломать лед отчуждения, начать устанавливать личные связи и дать двум лидерам шанс прощупать друг друга по вопросам повестки дня перед более официальной встречей между двумя делегациями за обедом в тот же вечер и на полном пленарном заседании на следующий день.

Клинтон пытался завоевать симпатии Ельцина с самого начала, выразив восхищение тем, что вопреки всевозможным трудностям пытается делать Ельцин. "Я знаю, в вашей стране сейчас непростые времена", - начал Клинтон. Ельцин слушал с явным нетерпением, как Клинтон рассказывает о содержании предлагавшегося пакета помощи, а затем прервал его. Ельцину не понравилось предположение, что Соединенные Штаты приходят ему на помощь. Да, внешняя помощь ему требуется, но не так уж и сильно, поскольку "драматичное увеличение" американской помощи поставит его "под огонь критики со стороны оппозиции: они станут утверждать, что Россия находится под каблуком Соединенных Штатов". Он хотел бы скромного увеличения американской помощи как свидетельства того, что внешний мир готов помогать России в ее трансформации.

Был, однако, один вопрос, где Ельцин сказал, что нуждается в возможно большей и как можно более скорой помощи, и это касалось чрезвычайного фонда на строительство жилья для офицеров российской армии, которых Ельцин обещал вывести с территории прибалтийских государств в 1994 году. В нашей собственной программе мы выделили на это 6 млн. долл. Когда Клинтон упомянул эту цифру, Ельцин сказал, что ему нужно куда больше, добавив, что он может высказать эту просьбу только в частном порядке, поскольку ему неловко говорить об ужасающих условиях, в которых живет когда-то обладавшая чувством собственного достоинства российская армия.

Ельцин продолжал свое наступление - делая выпады, финты и даже пытаясь поймать на слове Клинтона, чтобы тот согласился на публичные заявления, которое можно было бы интерпретировать как американские уступки. Но это, казалось, ничуть не волновало Клинтона. Когда пришло время благодарить Ельцина на первое доброе знакомство, он, кажется, сделал это от всего сердца. Он дал указание директору по связям Джорджу Стефанопулосу (George Stephanopoulos) заявить прессе, что Ельцин показался ему "полным энергии, настоящим бойцом", после чего он добавил - уже не для прессы - следующее: "Под дулом пистолета я делаю все, на что только способен, и этот парень точно такой же. Его не устрашают низкие шансы на успех, и сейчас он находится в своей наилучшей форме".

Едва ли можно было заявить нечто подобное, когда этим вечером к президентам присоединились обе делегации, чтобы совершить морскую прогулку по гавани Ванкувера. Не успели мы отойти от причала, как Ельцин уже опрокинул три стопки шотландского виски. На ужине в тот вечер он выпил четыре стакана вина и почти ничего не ел. Государственный секретарь Уоррен Кристофер (Warren Christopher) передал Стефанопулосу записку: "Не ест, это плохой признак. Накачался во время морской прогулки". Впоследствии наблюдение за тем, сколько принял Ельцин, стало стандартной практикой всех саммитов.

Речь Ельцина становилась все более сентиментальной, а его высказывания - слащавыми ("Би-и-лл, мы не соперники - мы друзья!"). Его помощники наблюдали за ним с возрастающей нервозностью. Они пытались отгонять от него официантов со спиртными напитками только лишь затем, чтобы президент отменял их приказания. Наш собственный президент был невозмутим. Казалось, что ему по душе ельцинские выходки. В тот вечер, вернувшись в президентские апартаменты отеля, государственный секретарь Кристофер, советник по национальной безопасности Тони Лейк (Tony Lake) и я с сожалением рассуждали о перспективе ведения дипломатии, ставки в которой очень велики, в условиях, свидетелями которых мы были в течение дня. Клинтон сказал, чтобы мы не беспокоились. "В свое время я имел возможность немного наблюдать эту проблему, - сказал он, имея в виду личный опыт, полученный в семье своего приемного отца, который был алкоголиком. - По крайней мере, Ельцин не безнадежный пьяница".

Экономическое состояние России и ее изобиловавший препятствиями переход к рыночной экономике были не единственными темами в повестке отношений Клинтон-Ельцин. Желание Запада расширить Организацию Североатлантического договора (НАТО) с включением в ее состав бывших стран советского блока быстро стало одной из самых трудноразрешимых проблем, которая постоянно осложняла отношения между двумя президентами.

Когда в сентябре 1994 года Ельцин прилетал в Вашингтон, Клинтон был полон решимости показать ему, что расширение НАТО не обязательно угрожает России и явится свидетельством того, что "холодная война" и в самом деле окончилась. Когда на авиабазе ВВС США Эндрюс Ельцин вышел из самолета и ступил на самоходный трап, он держался руками за перила и сосредоточивался перед каждым следующим шагом. Его сопровождающие изо всех сил пытались закрыть его от кино- и фотокорреспондентов, фиксировавших его спуск по трапу. На последней ступеньке он поскользнулся и был вынужден ухватиться за руку своей жены.

В тот вечер в отеле "Blair House" Ельцин был крепко пьян, шатался из комнаты в комнату в трусах. Один раз он спустился вниз по лестнице и стал приставать к агенту секретной службы, которому удалось уговорить его снова подняться наверх и вернуться к собственным телохранителям. Вскоре Ельцин снова появился на лестнице, громко крича "Пицца, пицца!". Наконец, его телохранители схватили его за руки и быстро увели прочь, стараясь его успокоить.

На следующий день, на первой официальной встрече в Белом доме (резиденция президента США в Вашингтоне - прим. пер.), когда две делегации сидели за столом напротив друг друга, Ельцин был более трезвым, но чрезмерно возбужденным. Он выпалил длинный список недозрелых или перезрелых предложений. "Давай, Билл, соглашайся! - повторял он то и дело, не дожидаясь ответа, что было и к лучшему, поскольку ответ всегда был одинаков: "Наши люди это обсудят, Борис".

Только когда два президента встречались с глазу на глаз, Ельцин расставался с позерством, и тогда Клинтон мог продолжать работать над ним. Такой шанс появился 27 сентября, во время неофициального завтрака в семейной столовой в Восточном крыле. Клинтон попросил меня присутствовать на этом завтраке, отчасти потому, что я мог слушать ответы Ельцина дважды, сначала по-русски, а затем в переводе на английский. Мы ожидали, что Ельцин поднимет тему будущего НАТО, но он этого не сделал. Пока шел завтрак, два президента обсудили, как мне показалось, все вопросы на земле, исключая будущее НАТО. Я начал уже удивляться, а не хочет ли Клинтон тоже избежать этой темы.

Наконец, когда подали кофе, Клинтон положил ладонь на руку Ельцину, наклонился к нему и сказал: "Борис, по вопросу НАТО я хочу быть уверенным, что ты заметил, что я ни разу не сказал, что нам не следует рассматривать членство России в этой организации или ее особые отношения с НАТО. А поэтому, когда мы говорим о расширении НАТО, мы подчеркиваем включение, а не исключение. Моя цель - поработать с тобой и с другими, чтобы максимально увеличить шансы по-настоящему единой, неделимой, интегрированной Европы. НАТО будет расширяться, но сроки расширения пока не названы. Если мы завтра начнем принимать страны, которые хотят стать членами НАТО, то пройдет все равно несколько лет прежде, чем они будут к этому готовы, а другие это подтвердят и согласятся их принять. Вопрос упирается в психологическую безопасность и в чувство значимости этих стран. Они опасаются, что их оставят в "серой зоне", или в чистилище. А поэтому мы собираемся сделать шаг в направлении разрешения данной проблемы. Но я никогда не стану делать что-то за твоей спиной. Я хочу, чтобы мы с тобой тесно сотрудничали и прошли через это вместе".

Ельцин внимательно слушал. "Я понимаю, - сказал он, когда Клинтон кончил свою речь. - Благодарю тебя за все, что ты сказал. Если тебя спросят об этом на пресс-конференции, я бы предложил тебе сказать, что Соединенные Штаты выступают за расширение НАТО, что процесс будет длительным и постепенным. Если тебя спросят, исключаешь ли ты вступление в НАТО России, тебе следовало бы ответить "нет". Это все".

Клинтон обещал, что политика Соединенных Штатов будет руководствоваться "тремя "нет"": нет - внезапностям, нет - спешке и нет - исключению. В тот вечер Ельцин и Клинтон дали совместную пресс-конференцию в Восточной комнате Белого дома. Ельцин был в состоянии, которое заместитель государственного секретаря США Сэнди Бергер описал как "высокая бессмыслица": - он шутил, потрясал в воздухе кулаком, играл на публику, говорил тысячу слов в минуту, перечисляя все то хорошее, что собираются сделать вместе он и его друг Билл. Переводчик государственного департамента США Питер Афанасенко не только переводил, но и с большим мастерством изображал суть диалога. Клинтон надрывал живот со смеху. Он хотел, чтобы аудитория восприняла все это в веселом духе. Несколько коллег, знавших о ельцинской первой бурной ночи в "Blair House", бросали на меня вопросительные взгляды. Я знал, что они подозревают. Я слегка качнул отрицательно головой: я контролировал, сколько выпил Ельцин за ланчем, и этой дозы было явно недостаточно для объяснения его маниакальной словоохотливости.

В том, как Ельцин проводит эти встречи, начал вырисовываться определенный шаблон: на пленарных заседаниях, когда по обе стороны стола переговоров сидело много людей, он играл роль решительного, даже не допускающего возражений лидера, который знает, чего хочет и настаивает на том, чтобы это получить; в ходе частных бесед он становился из напористо самоуверенного внимательным и восприимчивым, уступая обольщению и уговорам Клинтона; затем на завершающей пресс-конференции он из кожи вон лез, чтобы теми способами, которые сам придумал, излучать уверенность в себе и маскировать, насколько податливым он был за закрытыми дверями.

В октябре 1995 года Ельцин прилетел в Нью-Йорк для того, чтобы выступить на Генеральной Ассамблее Организации Объединенных Наций (ООН). Там он выдал зажигательную речь, в которой сдирал кожу с НАТО за бомбежки сербских объектов в Боснии и предупреждал, что расширение НАТО будет означать "новую эру конфронтации". Ельцин и Клинтон должны были встретиться в бывшем поместье Рузвельта (Roosewelt) в Гайд-парке, Нью-Йорк, для того, что обещало стать очень напряженными и важными переговорами по ряду спорных вопросов внешней политики. После обсуждения Боснии два президента обратили свое внимание на Договор об обычных вооруженных силах в Европе. Ельцин явно стремился к успеху. В ходе частной беседы он был более чем готов вникнуть в детали этого договора, которые тормозили работу наших переговорщиков вот уже много месяцев. Ельцин действительно прибыл в Гайд-Парк, чтобы заключить сделку, но не в присутствии своих подчиненных. Он отправил своего советника по внешнеполитическим делам за картой, касавшейся спора по обычным вооруженным силам в Европе. Когда помощник покорно направился к двери, Клинтон поймал Ельцина за руку. "Послушай, Борис, - сказал он, - дело не в деталях, дело в главной идее. Вот чем следует озаботиться тебе и мне. Ты и я, мы не должны заниматься прополкой сорняков в этом деле". Ельцин нахмурился и неуверенно посмотрел на дверь, через которую только что вышел его помощник по внешнеполитическим делам Дмитрий Рюриков. Клинтон наклонился к нему еще ближе и сжал его запястье. "Борис, взгляни на меня! Ты понимаешь, что я говорю. Не обращай внимания на твоего человека. Это только между нами двумя. Я считаю, что перед картой тебе следует как-то снять нагрузку, и я постарался, чтобы ты получил такую возможность. Но нам нужно сделать это быстро. Нам не нужно продолжать торговаться и дальше. Согласен? Хорошо?" "Да, - внезапно опав, сказал Ельцин. - Хорошо".

Появился официант с налитыми бокалами десертного вина. Ельцин, который уже отхлебнул за ланчем добрую половину бутылки "Russian River", попробовал вино, счел его слишком сладким и попросил коньяку. Клинтон как хозяин чувствовал, что должен угодить желанию гостя. Мне, следовательно, выпало проследить за тем, чтобы под рукой оказался бренди. Я не очень старался. Я вернулся с пустыми руками как раз в тот момент, когда в комнату торопливо возвращался помощник Ельцина с грузом бумаг, в числе которых, я уверен, было и какое-то российское контрпредложение. Однако к тому времени беседа между двумя лидерами уже перескочила на другие темы.

Ельцин хотел поговорить немного с прессой о своих открытых взаимоотношениях с Клинтоном. Он повторил свой первоначальный призыв к более тесным и более частым контактам, в новой вспышке пьяного рвения: "Билл, я хочу сказать, что наше сотрудничество продолжает оставаться крепким и надежным. Даже по сложным проблемам, как, например, Босния, мы сможем найти решение. Наше сотрудничество очень много значит для нас. Оно нужно не только нам, оно нужно всему миру. Мы можем уйти со сцены, однако то, чего мы достигли, останется в качестве нашего наследия. Это главное, к чему мы должны стремиться в общении друг с другом. Это ты и я, Билл и Борис".

Когда они встали, чтобы выйти на встречу с прессой, Клинтон подарил Ельцину пару ковбойских сапог ручной работы, которые должны были подойти ему больше, чем пара, подаренная Джорджем Бушем-старшим в Кэмп-Дэвиде в феврале 1992 года. Клинтон попросил Ельцина снять один из ботинков, чтобы они могли сравнить размеры. Они обменялись правыми ботинками, которые очень хорошо подошли им по размеру, что позволило Клинтону отметить, как он всегда делал, насколько похоже их телосложение. Этот факт, судя по всему, всегда нравился Ельцину. Ельцин сказал, что им, может быть, стоит пойти на пресс-конференцию в ботинках друг друга, однако руководитель его протокола, Владимир Шевченко, на грани паники убедил Ельцина не делать этого. "Борис Николаевич, - зашептал он, - пресса преподаст этот факт в неприглядном виде".

Во время пресс-конференции Ельцин устроил журналистам именно то "Шоу Бориса", на которое они рассчитывали. Он высмеял средства массовой информации за то, что они предсказывали, что разногласия Соединенных Штатов и России по поводу Боснии превратят саммит в катастрофу. Показывая пальцем прямо в камеру, Ельцин прорычал: "Сейчас, в первый раз я могу сказать вам, что катастрофа - это вы!"

Дипломатия в исполнении Ельцина всегда была своего рода представлением, а когда он был пьяным, то представление превращалось в бурлеск (эстрадное представление с элементами фарса - прим. пер.): это был один худших инцидентов, произошедших до сих пор. Клинтон, однако, зашелся смехом, хлопнул Ельцина по спине и принялся вытирать слезы из глаз. "Только убедитесь, что вы правильно все поняли", - сказал он, подойдя к микрофону и продолжая смеяться - немного натужно и неубедительно.

Я чувствовал, что Клинтон пытается прикрывать Ельцина. Возможно, он посчитал, что если оба президента будут дурачиться, то в новостных сообщениях будет уделяться меньше внимания опьянению Ельцина.

Каковы бы ни были мотивы Клинтона, вся эта сцена заставила вздрогнуть окружение американского президента. Возвращаясь к первому саммиту в Ванкувере, следует сказать, что снисходительность Клинтона по отношению к Ельцину иногда приводила в ужас тех из нас, кто работал в команде президента. То, что мы считали в поведении Ельцина ужасным, Клинтон находил забавным.

Вскоре после этого, когда я сел рядом с президентом в вертолет, направляющийся обратно в Нью-Йорк, Клинтон, все еще посмеиваясь, спросил: "Вот это было шоу, да?" Я подозреваю, что он хотел, чтобы его похвалили за то, как он справился с опасной ситуацией.

Я не мог заставить себя аплодировать ему, однако я не осмелился и критиковать его. Поэтому я просто сказал: "Ну, то, что было между вами двумя, было очень положительным и полезным. Вы действительно смогли обсудить с ним суть дела. Я надеюсь, что пресс-конференция никак ему не навредит".

Клинтон выслушал это, а затем пристально посмотрел на меня. После чего сказал: "Вы знаете, мы должны помнить, что у Ельцина есть проблемы, однако он хороший человек. Он делает все что может, пытаясь решить огромное количество проблем, имеющихся у него дома. Я думаю, что мы решим этот вопрос с Боснией, и для него все это сложнее, чем для меня. У меня есть проблемы, но совершенно другого рода. Мы никогда не должны забывать, что пьяный Ельцин лучше, чем большинство непьющих альтернативных кандидатур".

Я уже слышал подобные высказывания раньше, однако на этот раз в них слышался упрек. Клинтон считал, что я не только слишком строго отношусь к Ельцину - он считал, что я должен смягчить свое отношение и к нему самому.

Я начал кое-что понимать о моем шефе и его видимой безграничной способности мириться с выходками Ельцина или смеяться над ними. Отчасти это происходило не только лично из-за Ельцина - частично это была наша поддержка того общего направления, в котором двигалась Россия. Вся страна, как и Ельцин, была в беспорядке.

Однако снисходительное отношение Клинтона к поведению Ельцина имело, судя по всему, более глубокие корни. Главное, как я себе это представлял, могло быть в том, что Ельцин сочетал в себе поразительную решительность и силу духа, совместно с абсурдной недисциплинированностью и каким-то талантом к самоунижению. Он был и очень великий человек, и очень плохой парень, и прирожденный лидер, и неизлечимый тиран. Клинтон все это понимал, находя возможным легко прощать Ельцина и желая, чтобы другие прощали его тоже.

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.