Искусство ведения войны. Эволюция тактики и стратегии

Наполеоном была разработана и воплощена в жизнь первая стройная концепция молниеносной войны - и никто лучше самого Бонапарта в те времена не знал, как максимально использовать это достижение. Его стиль ведения боевых действий стал для многих европейских военачальников настоящим шоком. Если раньше армии противников могли долго играть в кошки-мышки, многие недели, а то и месяцы, не решаясь сойтись в большом сражении, то теперь "Корсиканский выскочка" твердо навязывал противнику свои правила игры - и у последнего, как правило, было мало шансов уклониться от жестокого боя на уничтожение.

Честь первого выхода на сцену в те времена обычно принадлежала цепям батальонов легкой пехоты или выделенным ротам вольтижеров - застрельщикам, которые беспокоящим огнем обстреливали противника издали. Одновременно на позиции выдвигалась артиллерия, открывая мощный огонь; первейшей ее задачей было подавление неприятельских батарей или, если противник наступал - концентрированный огонь по приближающимся его войскам.

Под прикрытием огневой завесы в пороховом дыму продвигались вперед линии пехоты в батальонных колоннах. При приближении к врагу на дистанцию действительного ружейного огня батальонные колонны, шедшие с большими интервалами по фронту, могли развертываться в линии. Застрельщики тогда отходили к флангам или за фронт линий, прикрывая их, а батальоны открывали огонь рядами. Впрочем, огонь пехоты был лишь вспомогательным средством в силу несовершенства оружия, и стрелять поэтому старались как можно меньше и лишь в тех случаях, когда надо было остановить противника или выиграть время, чтобы оценить его позиции и маневры. После выполнения этих задач линии вновь сворачивались в колонны, которые продолжали свое движение к противнику.

Движение колонн, которое поддерживалось интенсивным артиллерийским огнем, должно было начинаться медленно, но с постепенным ускорением. Нельзя было терять слаженности и порядка, твердо сохраняя заданное направление; нужно было добиться прямолинейного движения войск вперед при постоянном равнении колонн, которые должны были броситься на врага в штыковую атаку одновременно в нескольких местах по фронту, лишая противника возможности перебросить или снять откуда-то подкрепление. В ста шагах от вражеского строя колонны удваивали шаг, а в двадцати пяти - бросались в атаку бегом. Поддерживая пехоту, легкая и тяжелая кавалерия старалась заставить противника перестроится в каре, уменьшив количество мушкетов и пушек, обращенных ко фронту, а батареи конной артиллерии на максимальной скорости выдвигались вперед и начинали расстреливать в упор удобные цели.

При умелой координации всех компонентов "рецепта Наполеона" во вражеском фронте вскоре начинала зиять большая брешь. Этот момент был краеугольным камнем тактики Бонапарта; он был настолько важным для успеха всего сражения, что для его наступления император был готов нести тяжелые потери. В бой иногда бросался последний резерв, но наметившуюся в строю противника слабину старались расширить всеми силами. И вот в нее, перестроившись после первых атак, в блеске обнаженных клинков и грохоте копыт врывалась тяжелая кавалерия, чтобы развить успех прорыва, громя противника с тыла, пока под таким напором не рушился весь его фронт.

Прорыв строя противника обычно означал победу. Но противник почти никогда не бывал окружен и разгромлен полностью - некоторая его часть всегда успевала отойти. Поэтому занавес не закрывался: начиналось преследование. Легкая кавалерия и драгуны в сопровождении конной артиллерии были во главе его; за ними шли колонны усталой, но торжествующей пехоты. Уцелевшего противника нещадно преследовали до полного его разгрома или сдачи в плен.

НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ТАКТИКИ ФРАНЦУЗСКИХ ВОЙСК Эман М. Вовси
Для решения извечного спора "колонны против линий", нужно совершить небольшой экскурс в историю середины XVIII века. В ту эпоху, и особенно после Семилетней войны (1756-63), философия красивой, ровной линии, ведомой великим Фридрихом, считалась наилучшей. Она позволяла эффективнее вести огонь и являлась наиболее надежной. Таким образом, чтобы сохранить равнение и предотвратить разрыв, скорость передвижения 75 шагов в минуту была наиболее приемлемой; из прусского, это положение перекочевало и во французский строевой Устав.

При построении в колонну, при её сравнительно небольшом фронте, проблема равнения строя так остро не возникала. Из-за плотного построения и давления со стороны задних рядов, было много легче маршировать на более высокой скорости, а так же поддерживать соответствующее равнение в рядах.

Использование колонн и линий явилось причиной научных дебатов во французских военных кругах незадолго до Революции; они разделили их на два лагеря. Представитель первого, Месниль-Дюран, излагая свои мысли в "Fragments de tactique", являлся сторонником ordre profound, т.е. быстро-двигающейся колонны, на манер македонской фаланги, способной сокрушить врага холодным оружием. Его оппонент, полевой маршал де Губер, в своей работе "Essai Gйnйrale de Tactique" (Paris, 1772) предлагал комбинацию в использование колонн и линий. Он поддерживал систему ведения огня при построении в линию, тогда как перестроение в колонну являлось лишь методом быстрого передвижения войск при их выдвижении на линию огня, или концентрации для предстоящего введения батальонов в бой. Сражение, как таковое, предполагалось вести в составе колонн, предназначенных для овладения важными ключевыми "пунктами" позиции (строения, редуты или бреши в фортификационных сооружениях), но войскам было предписано разворачиваться в линии для защиты против действий неприятельской пехоты или в каре - против кавалерии. Все это было необходимо для достижения максимального эффекта при ведении ружейного огня. Де Губер писал, что "основным и базовым формированием должно быть то, которое способствует ведению огня, т.е. линия”; тем не менее, многие командиры предпочитали оставлять свои войска в колоннах для атаки до момента непосредственного соприкосновения с противником. Такое мнение прямо исходило из рассуждении о том, что являлось более опасным - остановить продвижение и начать развертывание в линию, нежели прямо атаковать врага сходу.

Все это косвенно послужило основой для предначертания новых положений, позднее зафиксированных в Уставе 1791 г. как "колонна к атаке". Хотя, сам де Губер видел данное построение, как необходимость для успешного продвижения войск вперед, применяемое скорее для того, что бы смешать и отбросить врага, чем уничтожить его. Так как он не принимал в расчет того, что последняя (третья) шеренга "подталкивала" вперед две впереди стоящие шеренги, он также и не строил свои расчеты на том, что глубина формирования должна обязательно принести успех. Таким образом, для него, штыковая атака должна была быть одинаково эффективна - как при построении войск в колонну, так и при их линейном развернутом строе.

Так зарождался знаменитый ordre mixte, "смешанный" боевой порядок. Впрочем, проверить его на практике предстояло бойцам революционных полубригад и солдатам Великой Армии в горниле боёв 1792-1815 годов.

По исследованиям, представленными Дж. Нафзигером, к началу военных действий 1792 г., передовое офицерство королевской армии, в большинстве своем, достаточно хорошо разобралось в теоретических спорах между де Губером, сторонником совокупного применения линий и колонн, и Месниль-Дюраном, настаивающего на использовании таранного удара колонн, как единственно верного и "современного" способа ведения боя. Невзирая на разлад во мнениях, большинство, тем не менее, признавало, как необходимое условие, использование линейного боевого построения для ведения огня и применение колонн при атаках на полевые укрепления, населенные пункты и т.д.

Де Губер предложил единственно правильную для своего времени форму сочетания идей линейной формации с тактикой колонн. По его воззрениям, колонна являлась необходимым формированием для быстрого выдвижения на рубеж атаки, где она придет в соприкосновение с противником посредством ружейного огня, предшествующего удару в штыки. Это должно внести смятение в ряды врага и поколебать его решимость; хотя данные о многочисленности штыковых ран и не подтверждаются строевыми рапортами. На деле, вероятно, либо неприятельские войска отступали с занимаемой позиции, либо останавливали наступающую колонну плотным ружейным огнём и, в свою очередь, контратаковали.

Знаменитый генерал Ш.-Ф. Дюмурье (1739-1823) был другом де Губера; в 1792-м и начале 1793-го г. он командовал Северной армией и использовал сочетание колонн и линий. К тому же было отмечено, что вновь прибывшие на фронт волонтеры гораздо легче держат равнение в колонах, чем в длинных трехшереножных линиях, требующей все же специальной подготовки. Для регулярных же войск ранние сражения революционных войн подтвердили всю правоту комбинирования тактики колонн и линий.

Так, на начальном этапе сражения при Жемаппе 6 ноября 1792 г., французские войска были развернуты в линии, чтобы избежать потерь от артиллерийского огня. Когда прозвучал сигнал к атаке, батальоны расположенные в центре позиции были перестроены в колонны подивизионно. Французские генералы предполагали, что батальонные колонны будут перестроены в линию для решительного удара.

Наступающие колонны замедлили свое движение при подходе к неприятелю. Генерал А. Дампьер (1756-93) командовавший частями наступающих, писал: "Мы маршировали в колоннах приблизившись на расстояние одной четвертой выстрела из пушки (ок. 200-225 шагов). Так как мы теряли людей, генералы Дюмурье и Бернонвиль приказали мне перестроится из колонны в линию…Мы исполнили маневр, как будто на плацу… Как только восемь батальонов развернулись, я скомандовал идти вперед и бить "в атаку", что и было исполнено."

Французские армии редко разворачивались в линейный боевой порядок целиком по всему фронту. Это случилось, пожалуй, когда под Маренго войска, отступая, выравнивали линию фронта. Линейное построение превалировало на уровне дивизии или, чаще, на уровне бригады. К такому построению прибегали, когда, например, данное подразделение готовилось войти в соприкосновение с неприятелем, или, оставаясь в таком порядке, прикрывало развертывание или отступление остальных частей. И только в сражении при Майде (Maida) в Калабрии, Италия, французская пехота была построена в полный линейный боевой порядок, и используя это построение, начала решительное наступление.

В этом небольшом столкновении, имевшим место 4 июля 1806 г., французские войска под командованием генерала Ж.-Л. Ренье (1771-1814), потерпели поражение от примерно равного им по численности британского корпуса под командой генерал-майора Дж. Стюарта. Это сражение и, в частности, боевой порядок сторон, на долгое время породили споры в англоязычной литературе в извечном вопросе "тактики колонн против линий", основоположником которого явился корифей британской истории наполеоновских войн сэр Чарльз Оман. В цикле лекций, предложенных аудитории еще в 1907 г., им было высказано предположение, прочно утвердившееся до недавнего времени в мировой литературе, что французы в этом сражении атаковали в глубоких колоннах. И только оригинал рапорта Ренье, написанный 5-го июля на имя короля Неаполя Жозефа Наполеона проливает свет на данное событие:

"К 9 утра я начал выдвигать свои войска. 1-й легкий и 42-й линейные полки, силою до 2.400 человек, под командою генерала Компера, пройдя через реку Ламато построились в развернутую линию ("en bataille". Прим пер.) упершись левым флангом в Ламато. 4-й батальон 1-го Швейцарского полка и 12 рот 1-го Польского полка, силою в 1.250 человек, под командой генерала Пейри также прошли через Ламато, сформировали вторую линию за правым флангом 42-го линейного, образовав мой центр.

23-й легкий полк, силою 1.250 человек под командой генерала Дигонне закончил построение на моем правом фланге. 4 орудия легкой артиллерии 9-й конно-егерский полк под общим командованием генерала Франчески стали частью моего центра."

По исследованиям историка Жана Лоше, занимавшегося этой проблемой, неверно понятый Оманом термин "en bataille", означающий только развернутую боевую линию, согласно Устава 1791 г., наложил отпечаток на последующее изучение тактики, по которой предполагалось, что французы-де всегда атаковали в глубоких колоннах. Будучи прекрасным историком, сэр Оман не имел специальных военных знаний, необходимых для правильного осмысления некоторых тонкостей военной терминологии. Тем не менее, ввиду его блестящей репутации, эта и другие ошибки того же плана продолжают кочевать по страницам многих англо-американских изданий, и только в последнее время они начали подвергаться военно-историческому анализу совокупно с введением в оборот все большего числа источников.

«О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! <...>

Лишь только вступил на путь военачальства, как уж он разрубил гордиев узел тактики.

Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто.

Ему ведома неодолимая сила натиска - более не надобно. Сопротивники его будут

упорствовать в вялой своей тактике, подчиненной перьям кабинетным; а у него военный

совет в голове. <...> Вот мое заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять

присутствие духа, он будет победителем. <...> Но ежели, на несчастье свое, бросится он

в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, - он погибнет!»

Парадоксально, но сам по себе Наполеон привнес мало нового в военное искусство. Основные идеи, отличающие Бонапарта как полководца, зародились в его голове еще в ходе обучения в военной школе в Бриенне, где он по книгам изучал опыт Фридриха Великого, а также читал труды современных французских военных теоретиков, искавших способы борьбы с пруссаками. Но, заимствуя чужие приемы, Наполеон обладал блестящей способностью к импровизации в постоянно изменяющейся обстановке. Практически повторяя слова Суворова, Наполеон говорил: «Главное - ввязаться в драку, а там видно будет».

11 часов утра 14 октября 1806 года. Ауэрштедт. Прусская пехота заняла оборону и ждет французской атаки. Только что прошел слух - ранен главнокомандующий, герцог Брауншвейгский. Солдаты сжимают ружья, наблюдая, как приближается цепь французской легкой пехоты. Лица многих бледны, мундиры забрызганы грязью и кровью убитых товарищей - все утро они безрезультатно атаковали деревню Хассенхаузен под опустошительным огнем засевших среди домов и изгородей французских пехотинцев. Прусские офицеры и унтеры тщательно следили, чтобы роты держали строй и вели огонь по всем правилам военной науки: построившись в линию из трех шеренг, сблизившись с противником на короткую дистанцию и стреляя залпами. Так они побеждали 50 лет назад, при Фридрихе Великом. Но сейчас ничего не получалось. Эти французы, которых офицеры называли не иначе как оборванцами-санкюлотами, воевали как-то не так. Они все делали не по правилам - вели огонь издали, их вольтижеры плотной завесой окружали прусские линии, не давали пруссакам подойти поближе и произвести сосредоточенный залп. Французские выстрелы выхватывали из прусских рядов одного за другим. Пруссаки - хорошие солдаты, они это знают, им не занимать храбрости, но, видя, как редеют их шеренги, они уже не уверены, что смогут остановить этих «оборванцев».

Внезапно цепь вольтижеров расходится в стороны, из-за нее показывается густая колонна французской пехоты. Прусские пехотинцы напряженно ждут команды офицеров, взяв ружья наизготовку. Французы под барабанный бой приближаются, скоро можно будет разглядеть их лица. Звучит команда «Приготовиться!», и пруссаки вскидывают ружья вверх, взводя курки оцепеневшими от октябрьского ветра пальцами. Французы все ближе, офицер выкрикивает команду - и лес ружей опускается, направленный на французскую колонну. Взмах шпагой - и с оглушительным грохотом раздается залп, застилая все вокруг. Из ружейных стволов вылетают фонтаны пламени, в сизом дыму не видно французской колонны, и лишь по крикам раненых становится понятно, что залп попал в цель. Наконец-то! Наконец они делают то, чему их учили! Но дым рассеивается, и внезапно становится ясно, что французы, не обратив внимания на сокрушительный залп, приблизились к прусской линии почти в упор. Вот они останавливаются, и пруссаки с ужасом понимают, что первая шеренга французов открывает стрельбу - беспорядочную, но от этого не менее смертоносную. Прусские пехотинцы падают как подкошенные в октябрьскую грязь, сжимая разряженные ружья. Внезапно французы прекращают стрельбу и с криками Vive la France! бросаются в центр прусской линии, ощетинившись штыками. В считанные секунды линия продавлена и прогибается под напором противника, который, кажется, не заметил залпа. Пруссаки пытаются хоть как-нибудь удержать строй, но самые напуганные выскакивают из шеренги, бросают ружья, бегут в тыл. Еще пара минут ожесточенной штыковой резни, и вся прусская линия обращается в бегство...

Этот эпизод сражения при Йене и Ауэрштедте в изложении британского историка Дэвида Чендлера наглядно демонстрирует беспомощность линейной тактики, основанной на концепциях Старого Фрица, Фридриха Великого, перед методами ведущего полководца того времени - Наполеона Бонапарта.

Революционные войны Франции, давшие молодому артиллерийскому офицеру Наполеону Бонапарту возможность проявить себя, начались в 1792 году. Армии Французской республики, в отличие от профессиональных армий Австрии и Пруссии, а также прежней королевской армии, состояли по большей части из добровольцев - храбрецов, которым катастрофически не хватало выучки.

Профессионалы того времени сражались по канонам линейной тактики, заключавшейся в развертывании пехотных батальонов в линии и в ведении залпового огня по подразделениям противника. Причинив ружейным огнем существенный урон, батальоны переходили в атаку, которая редко доходила до штыкового боя - обычно не выдержавший плотного огня противник откатывался сам. Чтобы успешно сражаться в линейных боевых порядках, требовалась длительная и сложная подготовка солдат, чего как раз и не было у революционных армий. Французские генералы вынуждены были искать противодействие линейной тактике и изобрели так называемую батальонную колонну. За счет большой глубины построения батальонная колонна пробивала тонкие шеренги батальонов, развернутые в линии, а также была менее уязвима для ружейного обстрела с фронта. Тактика солдат революции была простой: сблизиться на минимальную дистанцию с противником, выдержав его огонь, ответить своим залпом и далее ринуться в штыковую. Это неизменно действовало против пруссаков и австрийцев, однако требовало большой отваги и высокого боевого духа, которых у революционных солдат было в избытке, чего не скажешь об их противниках.

Генерал Бонапарт умело сочетал линейные боевые порядки с тактикой колонн. Он стал формировать колонны из большего числа соединений, а для прикрытия их развертывания активно использовал цепи легкой пехоты. Стрелки, действовавшие в цепях, обстреливали линейные порядки противника, выбирая своей мишенью в первую очередь офицеров и сержантов, чтобы лишить противника командования и сломать его строй. Затем на сцене появлялись колонны линейной пехоты, пробивавшие вражеские линии.

Кадры из фильма Сергея Бондарчука «Война и мир».

1. Батальонное каре (слева): внутри живой стены прячутся приоритетные цели противника - знаменный взвод, офицеры и музыканты, без которых управление в грохоте боя невозможно

2. Батальонная колонна движется в атаку (справа). В реальности построение было гораздо плотнее. Чтобы не утомляться, солдаты до самого вступления в бой несли ружья на плече: курки взводились только перед выстрелом, даже если ружье было заряжено, чтобы не слабить пружину замка. Из положения «на руку», показанного на иллюстрации, неудобно взводить курок, так как его пружина довольно мощная.

Артиллерист по образованию, Наполеон быстро оценил все преимущества, которые дает массированное использование орудий. Неотъемлемой частью его тактики стало применение колоссальных по численности артиллерийских батарей, насчитывавших десятки, если не сотни орудий. Мало какой противник был в состоянии выдержать ураганный огонь такого количества пушек. После массированной артиллерийской подготовки и отвлекающего флангового маневра в центр неприятельской армии устремлялись плотные колонны пехоты, вклиниваясь в расстроенные боевые порядки противника, после чего в прорыв устремлялась кавалерия. Разорванная на две части, вражеская армия теряла управляемость, солдаты и командиры были деморализованы, утрачивая волю к сопротивлению, и соединения противника либо обращались в бегство, либо подвергались уничтожению по частям.

Однако Бонапарт не останавливался на подобной стандартной модели. По мере развития обстановки менялся и план сражения. Отвлекающий удар мог стать основным, артиллерия перебрасывалась с одного участка фронта на другой. Это и делало Наполеона чрезвычайно опасным противником, особенно для прусских и австрийских генералов, привыкших к обстоятельным, неторопливым маневрам, долгим совещаниям и битвам «по правилам». Победы Наполеона производили настолько яркое впечатление, что даже враги старались подражать ему: его короткая прическа, заимствованная у трагика Тальма в роли тираноборца Брута, примерно с 1807 года навсегда утвердилась во всех армиях мира. Перенять военное искусство Бонапарта оказалось сложнее.

Никто до Наполеона не формировал таких масштабных колонн и не собирал столько пехоты и кавалерии на направлении главного удара. По сути, Бонапарт создавал огромный живой таран, одной своей массой пробивавший боевую линию противника.

Но и у такой несокрушимой силы был страшный враг - артиллерия.

9 часов утра, 26 августа 1812 года, Семеновские флеши. Сквозь сизую пелену порохового дыма пробивается желтый диск солнца. Русские артиллеристы пригнулись возле своих орудий, наблюдая в амбразуры, как на широком, поросшем высокой, не скошенной травой пространстве разворачиваются густые колонны неприятельской пехоты. Медные бляхи сверкают на солнце, ветер колышет разноцветные султаны. Молодой артиллерийский поручик изучает противника в подзорную трубу, высунувшись над бруствером чуть ли не наполовину. Канониры готовы и ждут его команды. «Пора, ребята! Пали!» - кричит офицер, и тлеющие пальники опускаются к орудиям. Грохочут выстрелы, и пушки, извергая снопы пламени, отскакивают назад. В подзорную трубу видно, как ядра, ударяясь о землю, поднимают фонтаны пыли и, рикошетируя, летят дальше, врезаясь в колонну французской пехоты. Нескольких человек в первой шеренге сносит начисто, лишь видно, как во все стороны разлетаются детали их амуниции. Ядра прыгают и скачут, как резиновые мячи, отрывая французским солдатам ноги, руки, головы, проделывая в колоннах глубокие борозды из убитых и раненых. Сраженные ядрами французы падают как подкошенные, крича от боли, обливаясь кровью. А артиллеристы тем временем закатывают в стволы своих орудий новые заряды.

Это описание второй атаки на Багратионовы флеши воспроизведено по мемуарам русского артиллериста Николая Любенкова, участника Бородинского сражения. Не будет преувеличением сказать, что пушки царили на полях сражений тех времен. Дальность прямого выстрела тогдашних сухопутных орудий редко превышала полтора километра, однако это вовсе не делало их менее грозным оружием. Они действовали не совсем так, как представляет себе большинство наших современников. Если нынешние артиллеристы поражают цель, добиваясь непосредственного попадания в нее снаряда, то канониры эпохи Наполеоновских войн поступали иначе. Они наводили орудия так, чтобы ядро при выстреле ударялось о землю задолго до подлета к цели, рикошетировало, как камень, пущенный по воде, и по большой дуге летело дальше, сметая все на своем пути. Это позволяло не только увеличивать дальность огня, но и наносить существенные потери противнику. Попадая в строй пехоты, ядро разрывало людей на своем пути, отрывало конечности и продолжало прыгать дальше. Важность стрельбы рикошетами была столь высока, что Наполеон откладывал начало сражения при Ватерлоо, пока не просохнет почва, иначе стрельба его артиллерии была бы неэффективна, ядра попросту увязали бы в грязи, не долетая до противника. А на сухой почве даже остановившееся ядро было опасно: оно еще вращалось по инерции и могло оторвать руку или ногу всякому, кто к нему притронется.

10 часов утра 26 августа 1812 года, между деревней Семёновское и Курганной высотой. Батальоны Перновского полка, построенные в колонны, занимают предназначенную для них позицию. Солдаты еще не были в бою сегодня, но уже видели бесконечный поток раненых, отходящих в тыл, к полевым госпиталям. Все вокруг тонет в чудовищном грохоте, ядра с жужжанием проносятся над головами русских пехотинцев, кое-кто из новобранцев в испуге приседает, оглядываясь. Солдаты хохочут: «Что, супостату кланяешься?» Кто-то обращается к ядру, приподнимая кивер: «Передавай привет там, позади!»

Внезапно в передних шеренгах раздаются крики: «Братцы, кавалерия!» В грохоте не слышно команд, но унтеры начинают расталкивать солдат прикладами ружей, раздаются выкрики: «В каре, в каре!» Батальон перестраивается, головная рота разворачивается в три шеренги, две другие пристраиваются к ее флангам, а замыкающая строится в тылу, образуя правильный квадрат - каре. Он располагается так, чтобы к фронту противника был обращен угол - тогда кавалерии не удастся прорвать его. В центре каре лениво полощется батальонное знамя, то развеваясь, то сворачиваясь на легком ветерке. Солдаты первых шеренг становятся на одно колено, уперев приклады ружей с примкнутыми штыками в землю. В остальных шеренгах без команды начинают заряжать ружья - солдатам не надо объяснять, что делать, когда появляется кавалерия. По шеренгам волной проходит команда «Батальный огонь!». Значит, каждый может целиться и стрелять не по команде, а по своему усмотрению. Над батальоном все чаще пролетают ядра, одно из них проходит совсем низко, сбивая с барабанщика кивер. Во фланговой роте не видно, что происходит впереди, там, откуда должен появиться противник, только слышно, как нарастает гул, под тысячами копыт дрожит земля - приближается неприятельская кавалерия.

Молодой поручик в фуражке, торопясь, идет за шеренгой и повторяет: «Братцы, подпусти их поближе, подпусти их поближе...» Старый седой унтер укоризненно смотрит ему вслед: «Уж будто сами не знаем!» Топот лошадей все ближе, и даже сквозь грохот пальбы пробиваются резкие высокие ноты кавалерийской трубы. Где-то с другого фланга появляются дымки выстрелов, потом дымом окутывается и рота, находящаяся с фронта. Молодые солдаты нервничают, но, замечая, что старые солдаты спокойны, только крепче сжимают свои ружья. Внезапно возле их штыков возникает один всадник с пикой в руке, второй, третий... Кто-то вскидывает ружье и стреляет, всадник валится вместе с лошадью набок. Тут же гул сражения перекрывает трескотня выстрелов - вся рота начинает стрелять в приближающихся улан, которые, словно наткнувшись на невидимую стену, внезапно вылетают из седел или падают вместе с лошадьми. Кто-то из улан пытается подъехать ближе и достать пехотинцев пикой, но его вытаскивают из седла и приканчивают штыками.

Кавалерия вертится вокруг каре уже десяток минут, пытаясь прорваться сквозь строй, когда неожиданно на фланге французов возникают русские драгуны, сверкая на солнце медью касок и сталью палашей. Уланы разворачиваются и пытаются уклониться от встречи с драгунами, когда одна из рот Перновского полка приходит в движение. Пехотинцы наклоняют ружья, и шеренга, взорвавшись криками «ура!», бросается на улан. Всё каре устремляется вперед, громовое «ура» раздается над заваленным мертвыми людьми и лошадьми пространством. Не доставая до удирающих кавалеристов штыками, разозленные перновцы начинают кидать в них ружья, словно дротики. Уланы в удивлении и беспорядке откатываются.

Этот бой, известный нам из воспоминаний артиллериста Ильи Родожицкого, участника Бородинского сражения, продемонстрировал, насколько неуязвима для атакующей кавалерии была пехота, вовремя успевшая перестроиться в каре.

Русское пехотное каре сложилось в XVIII веке при столкновениях с турецкой иррегулярной конницей - башибузуками. Храбрые, но плохо дисциплинированные турецкие армии имели нечто общее с французами. Они приучили русских к стремительным маршам и длительным переходам, а угроза тыловым коммуникациям, вызывавшая приступы паники у прусского или австрийского генералитета, в борьбе с турками была будничным делом. Этого Наполеон не желал замечать. Вообще, главный просчет великого полководца был в том, что он отказывал противнику в способности учиться.

Однако в русской армии того времени на ошибках учились все, от младших офицеров до самого императора. Александр I пытался руководить сражением при Аустерлице, что привело к фатальным последствиям. И полтора года спустя он уже оставил войско в полном распоряжении главнокомандующего Леонтия Беннигсена и уехал в столицу, сказав: «Поступайте по усмотрению». А Беннигсен 8 февраля 1807 года при Прейсиш-Эйлау построил свои войска в колонны, подобно французам. Командующий конной артиллерией Александр Кутайсов неожиданно для противника собрал на самом остром направлении батарею из 36 орудий, не меньше французских «больших батарей». И если при Аустерлице лишь героические контратаки русской гвардии спасли армию союзников от полного уничтожения, то сражение при Прейсиш-Эйлау закончилось вничью. Стойкость русских в штыковом бою произвела впечатление на Наполеона, сказавшего, что русского солдата мало убить - надо еще и повалить.

Наиболее провальным для тактики Бонапарта стало Бородинское сражение. Кутузов предпринял все возможные меры, чтобы заставить Наполеона действовать так, как это было максимально выгодно русским войскам. Опираясь на естественный рельеф местности, не позволявший противнику организовать единый фронт атаки, а также на систему земляных укреплений, обеспечивавших перекрестный артиллерийский огонь, русская армия вынудила французов штурмовать ее позиции в лоб, обрекая неприятеля на громадные потери.

Результат сражения был неоднозначный, тем не менее Бонапарту не удалось достичь желаемой цели - прорвать русскую линию и тем самым добиться разгрома противника. «Большие батареи», столь любимые Наполеоном, пришлось разворачивать под огнем. Не помогли прорваться и массированные кавалерийские атаки - одна за другой они разбивались о стены штыков русских пехотных каре. Таким образом, Бородино стало первым генеральным сражением, в ходе которого Наполеону не удалось выполнить ни одной из своих первоочередных задач. Эта битва стала началом заката его полководческой звезды. На Бородинском поле полег весь цвет Великой армии. Потеря опытных солдат, ветеранов оказалась для Наполеона невосполнимой. Потери при Бородине были беспрецедентны, до трети каждой из противоборствующих армий. После окончания Наполеоновских войн лучшие военные умы России, анализируя опыт прошедших сражений, пришли к выводу, что применявшаяся в недавнем прошлом тактика требует значительной переработки. Несмотря на всю свою эффективность, колонны с каждым сражением становились уязвимее как для ружейного, так и для артиллерийского огня, хотя само применявшееся оружие оставалось, в общем, прежним. Радикально изменились масштабы войн. Если еще в XVIII веке численность армии редко превышала 50 000–60 000 человек, то в 1814 году сражались уже не просто войска, а, по сути, вооруженные нации. Союзники в 1815 году выставили против Франции неслыханное число солдат - до миллиона человек. Плотность огня на полях сражений возросла, и батальонные колонны стали нести чересчур тяжелые потери, еще не успев даже сблизиться с противником.

Ценность солдата, которого обучали годами, была слишком высока, чтобы тратить его жизнь понапрасну. Изучив опыт кампаний 1812–1814 годов, Барклай-де-Толли в 1818 году предложил императору Александру I заменить батальонные колонны на полях сражений густыми стрелковыми цепями, более мобильными, более маневренными и, что самое важное, не представлявшими собой такой хорошей мишени. Однако провести в жизнь столь радикальное изменение тактики Барклай не успел - вскоре он умер. Другого столь дальновидного и влиятельного полководца в России не было, поэтому русскую пехоту продолжили обучать по старым уставам. Идею Барклая-де-Толли реализовали англичане и французы в Крымской войне, и это дорого стоило русской армии.

Ведя череду непрерывных войн, император Наполеон I добился того, что Франции были подчинены почти все государства Западной и Центральной Европы. В этих сражениях получило развитие и постоянно совершенствовалось воинское искусство французской армии.

Военная стратегия Наполеона зиждилась на трех основных принципах. Одним из них было введение противника в заблуждение. Полководец придавал большое значение изучению врага, с которым ему предстояло сразиться. Для этих целей он активно пользовался службой тайной разведки и контрразведки, также практиковались подкупы и провокации.

Так, известен случай, когда Наполеон нарочно писал хвалебные отзывы об одном австрийском генерале, который, кстати сказать, был им неоднократно бит, и посредством агентурной сети дал этим измышлениям достигнуть венского кабинета. В результате, командующую должность занял человек с весьма посредственными полководческими качествами. В дальнейшем его армия была с легкостью разбита, а сам генерал взят в плен. Также известен случай, когда во время Египетского похода Наполеон приказал начальникам соединений указывать в дневных рапортах на одну треть больше розданных запасов, чем это было в действительности, тем самым создавая у противника ложное представление о численности своих войск.

Но не на одной лишь хитрости и интригах основывалась стратегия «маленького корсиканца». Будучи весьма расчетливым человеком, и считая, что сражение – решающий акт войны, Наполеон старался не ввязываться в сражения, где нет хотя бы 70-процентной вероятности успеха, вместе с этим он всегда старался создать численное превосходство на главных направлениях. Их полководец умел вычислять весьма искусно. Поэтому, в отличие от Суворова, чьи войска имели перевес лишь в двух-трех сражениях, армия Наполеона всегда превышала противника в количестве. «Чтобы победить, – говорил он, – необходимо быть сильнее противника в данном пункте и в данный момент». Такая тактика позволяла французской армии, заметив разбросанность войск противника и нерешительность в действиях, быстро и мастерски маневрируя, появляться на нужном направлении и разбивать противника по частям. Хорошим примером служит сражение с прусской армией в 1806 году под Йеной и Ауэрштедтом, когда в результате своих действий Наполеон помешал русским войскам вовремя прийти союзникам на помощь.

Однако такая тактика имела бы мало смысла, не уделяй Бонапарт достойного внимания построению своих войск. Пехота наполеоновской армии строилась в колонны, которые считались основной ударной силой, также применялся рассыпной строй, представляющий из себя цепь стрелков, и развернутый строй глубиной в две или три шеренги. Коннице противника наполеоновская пехота успешно противодействовала, выстроившись в каре. Свою же конницу император разворачивал линиями или строил колоннами. Рассыпной строй применялся лишь легкой кавалерией, которую располагали отдельно на определенных участках позиции. Наполеон, в отличие от своих противников, старался избегать перемешивания конницы с пехотными колоннами. Объяснял он это следующим образом: «Такое смешанное построение лишает конницу присущей ей подвижности и снижает ее ударную силу». Что касается артиллерии, то она располагалась в промежутках первой линии пехоты и кавалерии, а также в самых важных пунктах атаки, подвергая противника обстрелу сосредоточенным огнем. Для батарей в 100 и более орудий строились искусственные возвышения над лежащей впереди местностью, тем самым позволяя пушкам вести огонь по всем направлениям и лишая врага возможности уйти от обстрела.

В случаях применения линейной тактики Бонапарт выстраивал длинные непрерывные линии пехоты, фланги которой прикрывала кавалерия. Батальоны совместно с вольтижерами составляли первую стрелковую линию и осуществляли залповый огонь. Также, в случае необходимости, эти батальоны могли образовывать колонны (каре) или совместно с вольтижерами вести прицельный огонь, действовать в рассыпном строю. Если ситуация вынуждала применять ударную тактику, то корпуса и дивизии скрытно располагались за деревнями или холмами, откуда, воспользовавшись эффектом неожиданности, наносили удар.

Благодаря своим прогрессивным взглядам на ведение войны и искусство занимать позицию Наполеон I не позволял противнику высматривать или обстреливать, а также фланкировать и охватывать свои войска, оставляя это преимущество за собой. Грамотно применяя основные принципы своей стратегии, он навсегда вписал свое имя в зал славы великих полководцев мировой истории.

Многие военные историки считают Наполеона величайшим полководцем всех времен и народов. В течение 20 лет Наполеон, как главнокомандующий, совершенно самостоятельно вел войны при самых разнообразных обстоятельствах. Ему пришлось иметь дело с первоклассными оборонительными линиями (Альпы – 1800, Дунай – 1809), выполнить десант (1798) и готовиться к гигантскому десанту (в Англию, 1803 – 1805), вести войну степную (Египетская экспедиция) и горную (Апеннины и Альпы в 1796 – 97 гг., война в Испании ), производить наступательные переправы (неудачная – Асперн 1809 г. и удачные – через реки По в 1796 г. и Дунай в 1809 г.) и отступательную (Березина – 1812).

Наполеон на Аркольском мосту. Картина А.-Ж. Гроса, ок. 1801

От природы Наполеон был одарен умом в высшей степени положительным, строго рассчитывающим, чуждым увлечений и мало склонным к разного рода умозрениям, которые он в насмешку называл «идеологией». Вместе с тем его ум был необыкновенной творческой силы, комбинационный, богатый идеями, создаваемыми кипучим воображением уроженца юга. Однако, его полководческое воображение было всегда плодотворным, но отнюдь не разнузданным, способным увлечь за пределы благоразумия. Сам Наполеон говорил, что первым качеством полководца он считает «голову», т. е. способность «не делать себе картин», иными словами, не подчиняться воображению.

Его ум обладал чрезвычайной проницательностью, глазомером, чисто демонической способностью заглянуть в душу противника, разгадать его духовные силы и намерения; все это, при быстрой оценке местности, делало полководца Наполеона в глазах своей армии и армий противника каким-то колдуном и вселяло суеверный к нему ужас. Он обладал даром быстро соображать всю цепь последствий и провидеть конечный, иногда очень отдаленный, результат принятого решения. При помощи настойчивого труда и лихорадочной жажды знания ум Наполеона был обогащен обширным запасом сведений по самым разнообразным отраслям; ими Наполеон мог обладать только посредством своей колоссальной памяти.

Наполеон - первый консул. Картина Ж. О. Д. Энгра, 1803-1804